Жити и нежити

Она выкинула её на следующий день в море, когда поняла, что не может вспомнить ощущения от той, утренней флейты и музыки, которая шла с другой стороны рассвета. Весь день она ненавидела себя и с тех пор ненавидела джиги. Ей казалось, она предала то, что получила, разменяла на ерунду, на прыжки, на гоготание обкуренной публики. И лишь потом, выискивая свой танец в недоступном мире идей, она стала понимать, что разменять этот алтын невозможно: любая музыка, даже сипение хиппового деда на дурной флейте, было отражением той, вышней, из-под полы рассвета, как и любой танец был отчасти тем, который она искала. Разница лишь в степени искажения.

Но когда Джуда поняла это, ей нужен стал идеал, и ни на что другое размениваться она теперь не хотела.

2

На плеере оказался только один трек. Я успела прослушать его три раза, пока добиралась до «Маяковской». «Горный Китай, монастырь Чжуанчжоу, год от рождества Христова 853. Некто спросил Ли Цзы: Что есть мать?» – «Алчность и страсть есть мать, – ответил мастер. – Когда сосредоточенным сознанием мы вступаем в чувственный мир, мир страстей и вожделений, и пытаемся найти все эти страсти, но видим лишь стоящую за ними пустоту, когда нигде нет привязанностей, – это называется убить свою мать». Такой был эпиграф. И песня – про реализовавшегося человека, который источает свет, сам светом став. Практически про избранного. Намёк Айса был прозрачен, хотя совершенно мне неясен.

Я шла по Садовой и чувствовала пришедшую от этой песни печаль. Сколько я помню людей, им всегда мечтается о боге. И о том, что кто-то придёт и их спасёт. Я иногда боюсь, не является ли наша мечта, мечта нежити о человеке, который освободит нас, своеобразным ментальным вирусом, подцепленным от людей. Думать так, конечно, неприятно – тогда вообще жить не хочется, а хочется кануть в Лесу навеки, как мама не рожала, наплевав уже окончательно на божественное в себе. Впрочем, мне часто этого хочется, отчаяние слишком близко живёт со мной, только руку протяни. И в эти моменты я думаю именно так, а в остальное время не думаю вовсе.

Нам, нежитям, легче: у нас длинная память, и если Яр или Александр утверждают, что избранные были, значит, это правда. Людям же приходится доверять мифам. Это очень неудобно. Может, поэтому первое, что они делают, если появляется совершенный, – уничтожают его с особенным сладострастием. Сколько я помню, так было всегда. В благородство человечества я не верю. Наверное, я слишком долго на этом свете живу.

Ём сидел на бортике, как в прошлый раз, и по его спине, по всей фигуре я догадалась, что настроение у него примерно такое же, как у меня. Это было приятно. Не придётся подстраиваться. Мне, конечно, это ничего не стоит, однако если так совпало, это куда как комфортней.

За несколько шагов я выключила плеер – так и есть: Ём играл на варгане. Негромкие звуки, как водяная рябь, висели над его головой. Проследив за ними, я подняла глаза – и наткнулась на огромную уличную рекламу над проезжей частью. На рекламе был Ём собственной персоной, он комично прикрывался от падающего на него дождя из музыкальных инструментов. Он был забавный на этой фотографии и беззащитный, и кудрявой своей лёгкой головой и голубыми глазами сумел тронуть меня до першения в горле.

Вот что значит настроение. Совсем расклеиваюсь.

– Хорошее ты выбрал место для свидания, – сказала я. – Мимо не пройдёшь.

Он поднялся, обернулся, проследил с недоумением за моим взглядом и рассмеялся:

– Это всё Айс. Заполонил Москву и Питер моими клонами.

– Скоро люди начнут узнавать.

– Боюсь, он на это и рассчитывает.

– А ты, я смотрю, равнодушен к славе, – заметила я.

Он неожиданно смутился: верно, сам думал об этом.

– Я её не звал. И не думал, что так случится. Всё-таки это во многом везение. Ну, что так получилось, – он заглянул мне в глаза с надеждой, что я его понимаю. Я пожала плечами.

– Ты как будто оправдываешься. Но разве слава – это плохо? Тем более в твоём случае. Она же не просто так. Или ты считаешь, что настоящий художник должен быть злой и голодный?

– Не то чтобы голодный. Я не о том… А чего мы, собственно, стоим? Пойдём?

– Пойдём, – кивнула я, и он взял меня за руку и повёл вниз по Садовой.

– Ты же на меня не обиделась? – говорил через два шага.

– За что?

– Я исчез, не позвонил. У нас гастроли случились. Извини, я не мог позвонить.

– Про гастроли я знаю, – сказала я.

– Да? Откуда?

– О тебе легко узнать, – увильнула я от прямого ответа. Говорить про встречу с Айсом не хотела. – Лучше расскажи, как выступили.

– Хорошо. Мы теперь везде выступаем хорошо. Спасибо Айсу, – ответил он и посмотрел на меня.