Житие Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу Сааведре, объяснённое и комментированное Мигелем де Унамуно

Потихоньку–полегоньку Рыцарь и оруженосец добрались до места, где они встретились «с разодетыми пастушками и нарядными пастухами, пожелавшими создать и возродить (…) пастушескую Аркадию». И узнав место, Дон Кихот сказал: «И если ты согласен со мной, я хотел бы, о Санчо, чтобы, в подражание им; мы тоже сделались пастухами, хотя бы на то время, которое я должен провести в уединении. Я куплю несколько овец и все прочие вещи, необходимые для пастушеской жизни, назовусь пастухом Кихотйсом, а ты пастухом Пансино, и мы будем бродить по горам, лесам и лугам, распевая тут, вздыхая там, утоляя жажду жидким хрусталем источников, прозрачных ручейков и многоводных рек. Дубы щедрою рукою отпустят нам свои сладчайшие плоды, крепчайшие стволы пробковых деревьев предложат нам сиденья, ивы — тень, розы — свой аромат, обширные луга — неисчислимыми цветами отливающие ковры, чистый и прозрачный воздух — свое дыхание, луна и звезды — свой свет, побеждающий ночную тьму, песни — удовольствие, слезы — отраду, Аполлон — стихи, любовь — воззрения,[50] которые сделают нас бессмертными и прославят не только в наши дни, но и в грядущих веках».

Боже мой! Как метко было сказано: каждый по–своему с ума сходит^244 — и насколько же хорошо знала своего дядюшку племянница Дон Кихота: когда цирюльник и священник, занятые обследованием библиотеки, обнаружили среди книг «Диану» Хорхе де Монтемайора,²⁴⁵ они решили было ее пощадить, но племянница воскликнула: «Ах, сеньор, а по–моему, вашей милости следовало бы бросить их (оставшиеся маленькие книжки, среди которых была и «Диана») в огонь вместе с остальными, ведь может случиться, что сеньор мой дядя, вылечившись от своей рыцарской болезни, начнет читать стихи, и ему вздумается сделаться пастушком и отправиться бродить по рощам и полям, наигрывая на свирели и распевая…».

Возвращаясь из Барселоны, Дон Кихот, казалось, следовал по пути выздоровления от героического безумия и готовился к смерти, но при виде знакомых мест снова стал мечтать о том, чтобы обессмертить и прославить свое имя не только в наши дни, но и в грядущих веках. Ибо в мечте этой и коренилось его безумие, она была пружиной его действий, была, как мы видели в начале его истории, причиной, побудившей его стать странствующим рыцарем. Жажда обессмертить и прославить свое имя — вот в чем заключается внутренний смысл кихотизма, его суть и значение, и если этой цели не достичь, побеждая великанов и фантастических чудовищ, восстанавливая попранную справедливость, остается другой путь — сделаться пастухом и слагать элегии лунными ночами. Главное — оставить имя в веках, жить в памяти людей. Главное — не умереть! Не умереть! Не умереть! В этом самый корень, корень корней донкихотовского безумия. Не умереть! Не умереть! Жажда жизни, жажда вечной жизни — это она даровала идею бессмертной жизни, мой сеньор Дон Кихот; мечта твоей жизни была и остается мечтой о бессмертии.

Ради того, чтобы не умереть, ты сменил удел рыцаря–странника на удел пастуха, слагателя элегий. Так и твоя Испания, мой Дон Кихот, когда приходится ей удалиться на жительство к себе в деревню, она, побежденная и разбитая, помышляет о пастушьем уделе, рассуждает о внутренней колонизации, о водохранилищах, об орошении и фермах.²⁴⁶

И в глубине этого желания не умереть не лежит ли, мой бедный Алонсо, твоя всевластная любовь: «А найти имена для пастушек, в которых мы будем влюблены, нам так же легко, как нарвать груш с дерева; к тому же имя моей сеньоры одинаково подходит как для принцессы, так и для пастушки, так что мне незачем ломать голову, стараясь приискать лучшее…». Да, всегда это была Дульсинея, Слава, а подспудно — всегда Альдонса Лоренсо, по которой ты вздыхал двенадцать лет. А как бы вздыхал ты о ней теперь! как звал бы ее! и вырезал бы ее имя на коре деревьев и даже у себя в сердце! А если бы дошло до нее это известие и она отозвалась бы, и пришла к тебе, расколдованная?

Сделаться пастухом! И это тоже, мой Дон Кихот, произошло с твоим народом, когда он вернулся из Америки, испытав поражение при столкновении с народом Робинзона.²⁴⁷ Ныне твой народ рассуждает о необходимости посвятить себя возделыванию своих земель и заботам о них, рытью колодцев и каналов для орошения засушливых областей; теперь твоя родина озабочена «гидравлической политикой». Не испытывает ли она угрызения совести за прошлые зверства на землях Италии, Фландрии и Америки?²⁴⁸

Прочитайте «Родину», прекрасную поэму Герры Жункейро, португальца, поэта нашего братского народа.²⁴⁹ Прочитайте эту горькую сатиру, дойдите до конца, когда в облачении кармелита является призрак коннетабля²⁵⁰ Нуналва- реса, победителя при Алжубаротте,²⁵¹ постригшегося затем в монахи. Вслушайтесь в слова его, вслушайтесь, как говорит он об очищающей и спасительной скорби, о том, что

как в море лишь волна волну уймет, а в воздухе лишь ветер с ветром сладит, так только в скорби скорбь покой найдет.