Житие протопопа Аввакума

Рождение же мое в нижегородских пределах, за Кудьмою рекою, в селе Григорове. Отец мой бысть священник именем Петр, мати же моя Мария. Отец мой жизнь жил слабую, прилежаше пития хмельнаго, мати же моя постница и молитвенница бысть, соблюдала среду и пяток, и понедельник и зело была верна к богу, во иноцех инока Марфа, и всегда учаше мя страху божию. Аз же, некогда видев у соседа скотину умершу, и той нощи восставше пред образом, плакався довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть: и с тех мест обыкох по вся нощи молитися. От отца остался мал. Мати же изволила меня женить семнатцати лет, жену мне привела четырнатцати лет*. Прежде женитвы в нощь воставах и молих бога, дабы дал мне жену помощницу ко спасению. Она же, пришед за меня, сказала мне: тако же творила. И оттоле помалу начахом простиратися, в нощи воставати на молитву оба нас в тайне, о гресех своих бога молити. Два года был дияконом. Егда же стал в попы, преселился во иное село – Лопатища. И воспомянух день смертный, престал от виннаго пития и начах книги почитати и люди учити к пути спасения. Сам же простирался паче на молитву днем и нощию. Слышавше же окрестныя люди мною проповедуемо слово божие, мнози приходяще послушати. Духовных детей учинилося сот до седьми и больши.

И некая девица прииде ко мне исповедати своя согрешения, исполненна блудных дел. Аз же, слышавше от нея, сатаниным наветом разгоревся блудным помыслом, падох на налой руками и мыслих, что сотворю, како бы избыти огня в себе паляща: и слепил три свещи, зажег, и положих руки своя на огнь и сожже; и оттоле угасло во мне блудное распаление. В нощи же той из церкви прииде в дом свой, зело скорбен. Время же яко к полунощи, и плакався пред образом господним, яко и очи опухли, и моляся прилежно, да же отлучит мя бог от детей духовных: понеже бремя тяжко, не могу носити. И утрудихся от поклонов, падох на землю на лицы своем, рыдаше горце, и забыхся. И видех корабль, пловущ Волгою рекою, зело украшен разными пестротами – красно, бело, и сине, и черно, и пепелесо, – его же ум человеч не вместит красоты его и доброты. И един юноша на нем красен, светел, и велелепен, на корме сидя правит, бежит ко мне из-за Волги, яко пожрети мя хощет. Аз же вопросих: «кому корабль сей устроен?» Он же отвещал: «твой корабль, тебе плавати на нем, с женою и детьми, коли докучаешь!» И я вострепетах и оттоле очютихся. Паки начах кланятися и глаголах: «чему я, окаянный, годен, таковый красный корабль мне устроен». И седши рассужаю: что се видимое? и что будет плавание? не вем!

И се по мале времени, и по писанному, объяша мя болезни смертныя, беды адовы обретоша мя: скорбь и болезнь обретох *. Отселе стану сказывать верхи своим бедам. А о всех недостанет ми лета повествовати*, колико случилося в 22 лета от буих человек* – да не постави им, господи, во грех. В том же селе начальной человек отнял у вдовицы дочь, вдовица же, плакавшися мне о том деле, стужаше. И я у него просил в честь, он же не отдал. И я у него отнял сильно за божиею помощию. Он же опосле напал на меня, и я лежал часа с три без памяти. Потом изгнал меня из двора и имение мое отнял. Аз же все вмених, яко уметы, да Христа приобрящу *. Не дал мне и хлеба на дорогу.

В то же время родился сын мой Прокофей, которой седит с матерью в земли закопан: аз же взял клюшку, а мать некрещенова младенца, побрели, амо же бог наставит, и на пути крестили, яко же каженика Филипп древле. Егда же аз прибрел к Москве, к духовнику Стефану протопопу, и Неронову Ивану, они же обо мне царю известиша, и с тех мест почал государь меня знать. Отцы же с грамотою паки послали на старое место и велели мне жить в том же дворе разореном; а имения не осталось ничтоже.