Житие протопопа Аввакума

И во 160-м году изволением божиим преставися Иосиф патриарх*, и бысть на ево место избрание. И духовник Стефан протопоп моля бога и постяся седмицу с братнею – и аз с ними тут же – о патриархе, да же даст бог добраго пастыря ко спасению душ наших на место Иосифа патриарха. Потом мы с митрополитом Казанским Корнилием написав челобитную за руками, подали челобитну царю и царице о духовнике Стефане, чтобы ему быть в патриархах. Он же не восхоте сам, указал на Никона Новгородскаго митрополита, понеже он обольстил святую душу ево, являлся ему, яко ангел, а внутрь сый диявол. Протопоп же Стефан увеща царя и царицу да поставят Никона на Иосифово место. Царь же и послушал. И я, окаянный, о благочестивом патриархе к челобитной приписал свою руку. Ано врага выпросили и беду на свою шею. Тогда и я, при духовнике, в тех же полатах шатался, яко в бездне мнозе. Много о том потонку беседовать, едина рещи, – за что мя мучат тогда и днесь большо и до исхода души*. А Никон в то время послан был в Соловецкой монастырь по мощи святаго Филиппа митрополита. И царь пишет к нему писание навстречю: преосвещенному Никону, митрополиту Новгородскому и Великолуцкому и всея Руссии – радоватися и прочая. Егда же приехал к Москве и привез мощи Филиппа митрополита, и с нами яко лис: челом да здорово. Ведает, что быть ему в патриархах и чтобы помешка какова откуды не учинилась. И привез с собою из Соловецкаго монастыря ссыльнаго старца Арсенья Грека*. Сослан был при Иосифе патриархе по свидетельству иерусалимскаго патриарха Паисея. Егда был на Москве и поехал из Путимля, с дороги писал: остасядена Москве чернец Арсеней Грек, и был-де он в трех землях и три царства смутил и трижды Христа отвергся. И вы-де его блюдитеся. И уведавше о нем, царь Алексей и Иосиф патриарх, яко Арсеней еретик лют есть и богоотметник, и сего ради повелеша его заточити в Соловецкой монастырь. И бывшу ему в Соловецком монастыри исповедался у отца духовнаго, благоговейнаго и искуснаго священноинока Мартирия. И по свидетельству отца духовнаго, такожде сказал во исповеди: трижды Христа и православныя веры отвержеся, учения ради философскаго. И сего еретика Арсения Никон привезши к Москве с собою из Соловецкаго монастыря, царю охвалил и стал ево у себя держать, яко подпазушную змию. Егда же учинился патриархом Никон, нападе на святую церковь, подобен оному зверю, его же Богослов видя восходящ от земля и имяше рога два*, подобна агнчим, и глаголаше, яко змий; и область перваго зверя всю творяше пред ним, и творяше землю и вся живущая на ней поклонитися первому зверю, иже из моря исходяща. Кожа его, яко кожа рысья; уста его, яко уста Львова; ноги его, яко ноги медвежьи; зубы его, яко зубы железны; ногти его, яко медяны, раздирая церковныя законы и истневая и попирая вся догматы. И того невернаго раба и врага божия Арсения приставил к книжной справе на печатной двор. И почали книги казить и всякия плевелы еретическия в книги печатать. А нас, друзей своих, не стал и в крестовую пущать. А се первой яд отрыгнул.

Во 162-м году, в великий пост, прислал память к Казанской к Ивану Неронову протопопу. В памяти Никон пишет: год и число. По преданию святых апостол и святых отец, не подобает метание в церкви на колену творити, но в пояс бы творили поклоны, еще же и тремя персты бы есте крестилися. А я в то время тут же у Казанской с Иваном Нероновым служил. Мы же с епископом Коломенским Павлом и с духовником Стефаном, и со Иваном Нероновым, и с костромским Даниилом протопопом, и с муромским протопопом Логином, сошедшеся, задумалися: видим, яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали. Не умолчали ево беснованию. Неронов мне приказал церковь, а сам скрылся в Чюдов, – седмицу един в полатке молился. И тамо ему от образа глас бысть во время молитвы сице: «время приспе страдания! Подобает вам неослабно страдати!» Он же мне плачючи сказал: таже епископу Коломенскому Павлу, его же Никон напоследок огнем сжег: потом – Даниилу протопопу Костромскому, и всей братии сказал. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении перстов и о поклонах, и подали государю: много писано было. Он же, не вем где, скрыл: мнит ми ся, Никону отдал. А ему о том не возбранил, видя матерь свою, святую церковь, от разбойника разоряему*. И не поможе, понеже льстец он; улови его в начале патриаршества и рукописание взя на него государя царя, да ни в чем ему не возбраняет: что начнет творити и не препинает хотения его.

После того вскоре, схватав Даниила в монастыре за Тверскими вороты, при царе остриг, и Логина остриг же и проклинал, Ивану запретил и скуфью снял, с епископа Павла пеструю мантию снял и в черную облек, – и разослал всех в сылки. Епископа велел сжечь, Данила в тюрьме земляной уморил в Астрахане, Логина на селе учинил землю орать, – тамо и скончался. А иных не пересказать, колико рабов Христовых перегубил.