Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

«Бахчисарайский фонтан» «выплеснул» его творцу солидный гонорар, и Пушкин, воодушевлённый успехом, спешит поделиться планами по сему поводу с приятелем Вяземским: «Уплачу старые долги и засяду за новую поэму. Благо я не принадлежу к нашим писателям 18-го века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола».

Тот же мотив и в письме Александру Бестужеву: «Радуюсь, что мой Фонтан шумит. Впрочем, я писал его единственно для себя, а печатаю потому, что деньги были нужны».

Что слава? – Яркая заплата
На ветхом рубище певца.

«Были бы деньги, а где мне их взять? – вопрошал двадцатичетырёхлетний Пушкин – Что до славы, то ею в России мудрено довольствоваться. <…> Я пел, как булочник печёт, портной шьёт… лекарь морит – за деньги, за деньги, за деньги – таков я в наготе моего цинизма».

Какие же гонорары получал Александр Сергеевич за свои бессмертные творения? Известно, что издания «Евгения Онегина» отдельными главами принесли Пушкину за восемь лет 37 тысяч рублей дохода. «Христом и Богом прошу скорее вытащить Онегина из-под цензуры —…деньги нужны, – из Михайловского взывает к брату поэт – Долго не торгуйся за стихи – режь, рви, кромсай хоть все 54 строфы его. Денег, ради Бога, денег!»

Примерный же доход поэта с 1831 по 1836 год равнялся тридцати – сорока тысячам рублей.

Но ранее, когда гонорары едва позволяли жить своим трудом, он не жалел тратить их на добрые дела. До глубины души был потрясён Пушкин бедствием, что принесла петербуржцам разбушевавшаяся Нева в ноябре 1824-го. «Пушкин поручал брату Льву Сергеевичу помогать пострадавшим от наводнения из денег, выручаемых за “Онегина”», – отмечал Бартенев.

Справедливость тех слов подтверждает письмо самого поэта. «Этот потоп с ума мне нейдёт, он вовсе не так забавен, как кажется, – пишет он брату – Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного». Пушкин наставляет Лёвушку, словно следуя собственному поэтическому девизу: «В молчании добро должно твориться…»

А прежде, в том же письме, упоминая о розданном правительством народу одном миллионе, саркастически вопрошает: «Велико дело миллион, но соль, но хлеб, но овёс, но вино?»

Как прежде все дела текут;
В окошки миллионы скачут,
Казну все крадут у царя,
Иным житьё, другие плачут…

По свидетельству, записанному Бартеневым, «Пушкин был великодушен, щедр на деньги». И нищему подавал не меньше двадцати пяти рублей – притом, как ни странно, «будто старался быть скупее и любил показывать, будто он скуп».

Другой биограф, Павел Анненков, полагал: «В Пушкине замечательно было соединение необычайной заботливости к своим выгодам с такой же точно непредусмотрительностью и растратой своего добра. В этом заключается и весь характер его».

О бедность! затвердил я наконец
Урок твой горький! Чем я заслужил
Твоё гоненье, властелин враждебный,
Довольства враг, суровый сна мутитель?..

Денег, незримо ускользавших меж пальцев, вечно не хватало. Из Михайловского брату Льву поэт шлёт отчаянное письмо: «Словом, мне нужны деньги, или удавиться». А до того строго вопрошает нерадивого братца: «Ты взял ли от Плетнёва для выкупа моей рукописи 2000 р., заплатил 500, доплатил ли остальные 500? и осталось ли что-нибудь от остальной тысячи?»

То и дело с пушкинских уст срываются сетования: «Что мой “Руслан”? Не продаётся?..»; «Деньги, деньги: вот главное…»; «…Посылаю тебе мою наличность, остальные 2500 получишь вслед. Цыганы мои не продаются вовсе…»

Иные причины для беспокойства – книжное пиратство, от коего поэт понёс немалые убытки. Не было тогда в России, как писал Пушкин, «закона противу перепечатывания книг» и способов «оградить литературную собственность от покушений хищника». Приходилось лишь сожалеть, что «вопрос о литературной собственности очень упрощён в России…»

Александр Христофорович Бенкендорф – единственный, к кому поэт счёл нужным в июле 1827-го обратиться за помощью: «В 1824 году г. статский советник Ольдекоп без моего согласия и ведома перепечатал стихотворение моё Кавказский Пленник и тем лишил меня невозвратно выгод второго издания, за которое уже предлагали мне в то время книгопродавцы 3000 рублей. <…> Не имея другого способа к обеспечению своего состояния, кроме выгод от посильных трудов моих, и ныне лично ободрённый Вашим Превосходительством, осмеливаюсь наконец прибегнуть к высшему покровительству, дабы и впредь оградить себя от подобных покушений на свою собственность».