Живые чернила (СИ)

Ни намека на легкость в разговоре не было. Она исчезла, стоило им поссориться, а Мику упрекнуть их в этом. Даже человеку со стороны кажется, что развод — лучшая идея. Неужели, у них все так плохо? Именно эта мысль не позволяла им говорить так же, как они это делали еще вчера. Вместо легкости и непринужденности оба чувствовали стыд, а когда они находились в одной комнате, даже в воздухе ощущалось напряжение. Из-за него они стали сводить к минимуму общение, обращаясь друг к другу только по необходимости, и уже к концу недели их диалоги свелись к стандартным приветствиям-прощаниям и быстрому разговору о сыне. Даже ребенок не мог помочь преодолеть появившуюся между его родителями стену — ни смех, ни слезы от режущихся зубов, ни шум, который он создавал во время игры, ничего не помогало. Его родители отдалялись друг от друга сильнее с каждым днем. Оливер продолжал лелеять мысли о возвращении жены, но теперь он ничего не мог сделать. Что бы он ни придумал, у него не получалось. Одна из идей, посетивших мужчину — напоминать женщине о том времени, когда у них все было хорошо. Он делал это каждый день, в разных мелочах — завтрак, уборка, поход по магазинам и даже общение с Линдой — во всем он пытался напомнить Мие, что раньше все было хорошо и что сейчас тоже может быть. Это выглядело глупо и странно, результата не было, Миа не собиралась менять свое мнение. Все это действовало как-то наоборот — в женщине появлялось только больше нервозности, она старалась поскорее прекратить всякий контакт с мужем, чтобы этот «идиотизм», как она говорила, закончился. Она стала искать недвижимость, квартиру или дом, куда можно переехать после развода, начала планировать бюджет своей новой семьи, приценивалась к мебели и бытовой технике. Оливера это злило, он показывал это всем своим видом, забыв, что такое спокойно дышать и не сидеть, напрягши все мышцы, от чего лишь накалял ситуацию, провоцировал мелкие перепалки. Мужчина ничего не мог сделать, никак не мог повлиять на Мию и никак не мог успокоить самого себя, что злило его еще больше и заставляло нервничать еще сильнее. Единственное, что все еще ему удавалось — забота о ребенке. По-крайней мере, ему так казалось, и никто его не переубеждал в обратном.

Комментарий к Пальчиковые краски

* Исп. язык “Извини, детка”

** Исп. язык “Ничего, красавчик”

*** Исп. язык “Хорошо?”

========== Жена и лучший друг ==========

Бессонные ночи давали о себе знать — Миа стала более раздражительной и нервной, могла грубо ответить или шикнуть, и Оливер старался держать себя в руках, хотя и он иногда не мог пересилить себя, отвечал жене ее же поведением. Фырканье и нетерпеливые, раздраженные вздохи стали нормой, демонстративные хлопки дверями и почти полное игнорирование друг друга превратилось в привычное общение двух людей с тяжелыми характерами. Вскоре дошло до того, что за день они могли не произнести ни слова друг другу — было достаточно пары жестов, чтобы передать самую необходимую информацию, обычно о ребенке.

Сейчас Кевин на самом деле стал тем единственным звеном, которое объединяло Мию и Оливера. Из-за режущихся зубов малыш капризничал и много плакал, плохо ел и спал, отказывался слушаться и хорошо себя вести. Миа старалась сделать все, что она могла, чтобы облегчить страдания сына — она повторяла все, что делала с ним ее мать, когда они еще жили у родителей, ездила с ним к детскому врачу, почти не оставляла малыша одного, но все ее старания были тщетны. Кевин продолжал капризничать из-за болящих десен, периодически успокаиваясь, но затем снова начиная хныкать, а Миа теряла силы. Оливер не остался в стороне, подменял жену, успокаивал малыша, забирал его к себе в гостиную в переноске, чтобы женщина могла хоть немного отдохнуть. Ему тоже приходилось несладко, с ним Кевин не становился тише. Ребенок все также жаловался на боль. В редких, очень редких случаях Оливеру удавалось отвлечь сына от боли, сбить температуру, и тогда утомленный малыш засыпал, если это было ночью, или же мог поесть, поиграть, порадоваться жизни на руках у одного из родителей, а Миа была безмерно благодарна мужу за такой подвиг. Ее благодарность была приятной, но еще приятнее она бы стала, если бы за ней последовал отказ от развода, а его так и не было. Зато после благодарности вновь наступало полное безразличие.

— Еще одной такой ночи я не выдержу… — прошептала Миа, качая уставшего от боли в зубах ребенка. Она сидела на постели, сонная и растрепанная, тяжело дышала и мурлыкала хныкающему ребенку. Миа подняла глаза и посмотрела на мужчину, он стоял рядом с ней, скрестив на груди руки и думая, что можно сделать, чтобы малыш успокоился. — С мамой было проще, она знала, что делать…

— Ты не спрашивала у нее, что?

— Спрашивала. Я делаю то же самое, но у меня не выходит, — она вздохнула и опустила глаза. — Это может значить, что я плохая мать?

— Что за бред?

— Мама говорила, что легко справилась со всеми тремя, когда мы маленькие были, а я даже с одним не могу.