– Продолжай свой путь, Вера! Иди к первозданности! Весь мир сейчас летит в тартарары, потому что люди утратили её, они позабыли, кто они и зачем здесь. Мужчины перестали быть первозданными мужчинами, женщины – первозданными женщинами. Люди лишились корней, потеряли связь с предками. Они перестали провидеть, созидать, думать. Некоторые из них почувствовали себя настолько великими и всемогущими, что больше не нуждаются в покровительстве природы. Они возомнили, что смогут прожить без неё. Это величайшее заблуждение. Но ты, Вера, уже сделала несколько важных шагов к первозданности: ты вернулась к земле, освободилась от пут «цивилизованного» общества, избавилась от власти денег. Ты на верном пути. Будь же последовательна. Перестань судить о людях по внешним признакам, по чужим оценкам, по информации, которой забиты газеты и журналы. Это слишком грязный источник, чтобы доверять ему. Пойми, жизнь – это далеко не то, что говорят о ней в прессе. Добирайся самостоятельно до сути вещей, до самой сердцевины, до истины. И даже в этом случае не суди…
– Но я не понимаю, как туда добраться? И где искать эту самую первозданность?
– В сердце. Она там – и нигде больше. В голове и головой её искать бессмысленно!
Вера слушала мудрую гостью и никак не могла соединить её слова и жгучую боль, засевшую там, где та предлагала ей искать первозданность.
– Первозданная женщина дика, непредсказуема и стихийна, – шептала баба Дарья, поглаживая Веру по голове, – она не терпит масок и ролей. Её не подчинишь, не запугаешь и не заставишь силой. Энергия такой женщины способна преобразить мир. Её мудрость напитана опытом тысячелетий. Она хранится вот здесь, – старуха положила руку на грудь. – Первозданная женщина – самое древнее существо на свете и самое могущественное. Но ей, как и всей первозданной природе, грозит полное вымирание. Человечество слишком опасается её могущества, её необузданной энергии и созидательной силы. Любовь первозданной женщины способна сотворить чудо. Сделать мужчину героем. Сделать его победителем. Она сможет поднять его с колен, вывести из мрака и направить к вершине. Она готова отдать ему всю себя, окрылить и напитать любовью. Она способна изменить судьбу не только его и свою, но и многих тысяч людей вокруг… Вот такая женщина живёт в тебе, Вера. Не разрешай ей умереть. Дай ей проснуться…
Вера дышала ровно и легко. Мокрые ресницы трепетали во сне, отбрасывая игольчатые тени. Старуха бесшумно поднялась, поправила подушку под головой спящей, и тихо удалилась прочь.
Глава 51. Вместе наяву и во сне
– Вера! – крикнул он, задыхаясь.
Женщина медленно повернула голову, и Антон увидел в её глазах такую бездонную боль, что невольно перешёл на шаг.
– Вера, что случилось? – с тревогой спросил он, приближаясь к любимой.
Он хотел обнять её, но она в страхе отпрянула, словно он был прокажённым. По её лицу он понял, что опоздал. Вера всё знала. Теперь он сможет лишь оправдываться, если только она позволит ему. Пытаться объяснить то, что нужно было объяснить давным-давно.
– Почему? – только и смогла вымолвить женщина, крупно дрожа всем телом.
Лишь сейчас Антон заметил, что Вера сидит на мостках, свесив ноги в чёрную воду. Наброшенная на плечи шаль сползла, тонкая ткань отяжелела от вечерней сырости. Продрогшая, с синими губами, не попадая зуб на зуб, она всё повторяла: «Почему?», глядя на Антона отсутствующим взглядом – таким далёким и отрешённым, что становилось не по себе.
– Я сейчас всё объясню, – он стянул куртку и закутал ею плечи любимой. – Давай-ка, выбираться отсюда, – Антон оттащил женщину от воды, схватился за мокрые ноги – они были ледяными. – Сколько ж ты здесь сидишь? – он принялся растирать её ступни.
– Не знаю, – прошептала Вера, безучастно наблюдая за действиями мужчины.
– Так, надо немедленно в дом, – он приподнял любимую, хотел взять её на руки, но она отстранилась.
– Я сама, – Вера неуклюже вдела ноги в босоножки и пошла, опираясь на его руку.
– А где Диоген? – спросил Антон, лишь бы отключить сомнамбулическую покорность любимой.
– Не знаю, – снова ответила Вера и вдруг остановилась. – Почему ты мне ничего не сказал? – её глаза – уставшие, измученные, такие родные – смотрели на Антона не то с укором, не то с жалостью.
– Я приехал, чтобы рассказать.
С минуту она изучала его лицо заново. Чужой? Родной? Верить? Не верить?