Живые и мёртвое

В очередной раз это болото оживилось после случая с «Шарли Эбдо». Какое многоголосое кваканье разнеслось над булькающими просторами Интернета! Каждая лягушечка с красными пятнышками посчитала себя обязанной выразить мнение по столь существенному вопросу. Но не для того, чтобы показать, что это — конфликт двух сил, одинаково чуждых левым. Не для того, чтобы указать, что исламисты каждый день творят вещи куда более жестокие, чем расстрел редакции журнала. Ровно в тот же день, 7 января 2015 года, в столице Йемена Сане очередной взрыв заминированного радикальными исламистами автомобиля унес жизни 30 человек, ранения получили более 50 человек. Почему российские левенькие промолчали?

Примитивность и тенденциозность самогó пострадавшего журнала тоже не должна остаться секретом для левых и людей, хотя бы немного эстетически развитых. Никаким гуманистическим просвещением «Шарли Эбдо» не занимался, так что глупо левым брать его себе в союзники. Кстати, Трофименков пишет, что во время войны в Алжире анархист и антимилитарист Кабю — один из будущих карикатуристов этого издания, убитый 7 января, — поддерживал именно французских империалистов (С. 307). Левенькие не обращают внимания на такие «мелочи». Они горюют по «Шарли Эбдо». Ведь — ужас! — расстреляли французских буржуа, и кваканье краснопятнышковых по этому поводу есть показатель их классовых симпатий. Они сами работают в похожих журналах («Афиша», «Эсквайр», «Слон», «Сноб» и проч.), сами живут в мегаполисе и противостоят провинции (по аналогии с тем, как Париж противостоит бывшим колониям), у них даже когда-то были «свои» исламисты, которые что-то могли в Москве устроить. Это — одинаковые люди. За тем лишь исключением, что отечественные левенькие буржуа — жители периферии, в которую превратили нашу страну. Но для них это — не причина для восстания, для разрыва с центрами капитализма. Нет, для них это основание мечтать о недосягаемой парижской жизни, и «быть святее папы» — «быть Шарли» больше, чем сами «Шарли».

Другой недавний пример: неодолимое желание левеньких «вставить свои пять копеек» по поводу «Левиафана» Звягинцева. Это, впрочем, объяснимо: наглядных примеров социальной трагедии в стране этой московско-питерской тусовке неоткуда взять, кроме как из подобных шаблонных фильмов. Ясно, что склонность «левых» к подобным обсуждениям, навязанным буржуазными масс-медиа, выдает отсутствие собственной системы знаний и ценностей. Они не знают общества, а потому они и не могут поставить вопрос о реализме других авторов.

Вся эта их писанина — вовсе не критика. Левенькие не проводят исследований — об этой черте своих дружков без стеснения «отлил в граните» И. Матвеев из «Опенлефт»: «Проводить ресерч для полноценных статей — ленятся»[40]. В их меленьких текстах нет аргументации, они ограничиваются лишь впечатлениями. Эти тексты не обращаются к важнейшим проблемам буржуазной и антибуржуазной культуры. «Левые» полностью перенимают подход худших буржуазных СМИ: просто откликнуться на новость. Это делается для того, чтобы удержать свою аудиторию, которая потребительски требует новых и новых материалов «на злобу дня». Но ни публика, ни авторы, которые есть плоть от плоти этой публики, не хотят вникать в причины событий, идти от частного к общему. Вчерашнее событие они забудут завтра. Его вытеснит из сознания очередная «сенсация». Такое коллекционирование фактиков вкупе со скудным их комментированием не имеет ничего общего с изучением закономерностей развития общества, чем вообще-то должны заниматься левые. Писатели пописывали, читатели почитывали, фрэнды полайкивали.

О таких «свистунах» писал Эрих Фромм: «Многие, а возможно и большинство, реагируют на разочарование в своих надеждах, подстраиваясь под оптимизм рядового человека, уповающего на лучшее и не удосуживающегося признать, что может случаться не только хорошее, но, пожалуй, и наихудшее. Если уж кто-то свистнет, такие люди тоже свистят, и вместо того, чтобы прочувствовать безнадежность, им кажется, что они участвуют в своего рода общем хоре. Они урезают свои требования так, чтобы можно было их выполнить, и даже не мечтают о том, что кажется им недосягаемым. Они — хорошо приспособленные члены стада, они никогда не чувствуют безнадежности, потому что никто, похоже, ее не испытывает. Они являют собой картину особого рода покорного оптимизма, который мы встречаем у столь многих представителей современного западного общества, причем оптимизм обычно осознан, а покорность — бессознательна»[41].