Жизнь Аполлония Тианского

Пусть они содержат конюшни, и на форум их выкатывает упряжка белых жеребцов, пусть угощаются они с золота и серебра, пусть покупают себе в усладу многотысячных красавчиков, пусть прелюбодействуют до поры тайком, а потом — когда застанут их наконец в постели — женятся на этих своих потаскухах, пусть рукоплещет толпа их славным победам, когда казнишь ты какого-нибудь попавшегося им в лапы и без вины виноватого философа или сенатора — пусть все это так, но оно и понятно: мерзавцы распустились и забыли всякий страх перед законами и народным мнением. Однако они уже настолько возгордились надо всем человеческим, что желают присвоить себе и божественный промысел, а такого я стерпеть не могу, такое и слушать-то боязно! С твоего дозволения они и тебя самого, пожалуй, притянут в суд за оскорбление божественного величества, ибо когда уже не на кого будет им доносить, то очень даже возможно, что останется им сочинять доносы только на тебя. Я понимаю, что скорее упрекаю, нежели оправдываюсь, но да будет мне дано сказать слово в защиту законов, ибо ежели не согласишься ты слушаться законов, то и державе твоей придет конец.

Кто же поддержит поручительством своим эту мою защитительную речь? Призови я Зевса, под властью коего, сколько мне ведомо, прожил я жизнь, как тут же уличат меня в колдовстве и что свел-де я небеса на землю[342]. А ежели так, то не лучше ли обратиться к мужу, коего многие — но только не я! — мнят ныне усопшим, а говорю я об отце твоем, который почитал меня как раз настолько, насколько ты почитаешь его, ибо тебя он сотворил, а мною возрос. Вот он-то и станет, государь, поручителем оправдания моего! Он знаком со мною куда лучше, чем ты, ибо, еще не восприяв державу, он побывал в Египте, дабы принести жертвы египетским богам и поговорить со мною о державе своей, а повстречавши меня, нестриженого и в той же одежде, что и теперь, отнюдь не стал он допытываться о наряде моем, в уверенности, что ежели мое, так непременно хорошее, и объявил, что явился именно ко мне, а после ушел он в радости, сказавши мне такое, чего никому другому не говорил, и услыхавши такое, чего ни от кого другого не слыхал. Замышлял он овладеть державою, и этот его замысел я весьма укрепил, меж тем как прочие уже старались отговорить его от помянутых намерений, хотя отговаривали безо всякой враждебности, которую мог бы ты вообразить, но — что правда, то правда! — побуждая родителя твоего отказаться от власти, они тем самым и у тебя отнимали право в будущем эту власть обрести. Так или сяк, а я убедил его не почитать себя недостойным войти в дверь, ежели стоит он на самом пороге, и убедил соделать вас наследниками державы, а он, похвалив благодетельность совета моего, сам высоко вознесся и сыновей вознес. Неужто, почитая меня колдуном, сделал бы он меня соучастником заботы своей? Тогда лучше было ему придти и сказать: «А ну-ка, заставь Судьбу и Зевса назначить меня тираном!»[343], или: «А ну-ка, наворожи для меня подходящие знамения и яви-ка мне Солнце, восходящее на западе и заходящее на востоке!» Право, ежели почитал бы он меня искусным чародеем и хитроумными уловками старался бы заарканить державу, которую надлежало обрести доблестью, то я решил бы, что в правители он никак не годится! Притом говорил он со мною в храме и принародно, а для колдовских сборищ храм божий — место самое негодное, ибо святость противна чародейству, и колдуны делают свои дела под покровом ночи, да чтобы ночь была потемнее и чтобы доверчивому дурню нельзя было ничего ни разглядеть, ни учуять. Родитель твой вел со мною еще и частную беседу, однако же и тут с нами был Евфрат и Дион: один — враг из врагов, другой — друг из друзей, ибо никогда не отлучу я Диона от приязни моей[344]. Неужто станет кто толковать о чародействе пред лицом столь ученых — или хотя бы притязающих на ученость — мужей? Неужто кто не остережется явить подлость свою сразу друзьям и врагам? Да притом и разговоры наши отнюдь не касались колдовства: навряд ли ты думаешь, будто отец твой, взыскуя державы, доверял колдунам более, чем себе самому, и добивался от меня, чтобы принудил я богов содействовать ему в достижении желаемого! Совсем напротив, он твердо решил взять власть еще прежде, чем пришел в Египет, а потому беседовал со мною о предметах куда более важных: о законах и о праведном богатстве, и о надлежащем благочестии, и о том, какие милости даруют боги правосудным правителям, — вот о чем желал узнать твой родитель, а колдовское ремесло такой науке противно и враждебно, ибо ежели усилится наука, то всякому колдовству придет конец.