Не быть вам первыми в добродетели, ибо никакой добродетели у вас нет, а вот ежели приметесь вы добиваться первенства в злодействе, то уж тут ни один не отстанет! Откуда же пошла такая молва о жителях Сард? Да из самих Сард. Поистине, никто ни с кем в этом городе не водит дружбы, никто ни к кому не питает приязни, а потому не оспоривает даже и нелепых изветов.
Постыдны даже названия ваших сословий[416]
— все эти Коддары и Ксириситавры. Вот первые имена, которые вы даете своим детям, да еще и радуетесь, когда они становятся их достойны!Коддары и Ксириситавры! Любопытно, как вы именуете своих жен и дочерей? Право, они из тех же самых сословий, да и в наглости вам не уступят.
Вряд ли стоит надеяться, чтобы ваши холопы питали к вам приязнь: во-первых, потому что они холопы, а во-вторых, потому что почти все они из враждебного сословия. Право же, они породистые — совсем как вы!
Когда кто-нибудь дает Аполлонию деньги, то он в случае нужды их принимает, ежели почтет дающего достойным. Но платы за любомудрие он не берет даже в нужде.
Ежели кто называет себя моим последователем, то пусть еще скажет, что сидит безвыходно дома, избегает всяких омовений, не губит никакой живой твари, не ест убоины, чужд зависти, подлости, гнева, злобы и вражды, да притом зовется вольным и свободнорожденным. Надобно носить личину свою с осторожностью, дабы нравом, повадкою и лживыми речами подтвердить поддельную жизнь. Будьте здоровы.
Стоит ли удивляться, что повсюду люди почитают меня богоравным, а то и богом, и только мое отечество вплоть до нынешнего дня меня не признает, хотя именно здесь я особенно потрудился для славы своей? Право, даже вам, моим братьям[417]
, как я замечаю, до сих пор невдомек, насколько я превосходнее большинства людей нравами и помыслами, — иначе неужто могли бы вы оговорить меня столь жестоким оговором? Вот и приходится теперь напоминать вам об очевидных обстоятельствах, которые и распоследнему невежде растолковывать было бы излишне, — а я обращаюсь к согражданам и к братьям! Впрочем, для вас не тайна, сколь прекрасно всю землю именовать отечеством и весь род людской — братьями и друзьями, ибо все люди суть чада единого бога и единой природы, а потому всем им присуще сходство в помыслах и чувствованиях — все равно, где и как случилось человеку родиться, так что будь он хоть эллином, хоть варваром, он всегда остается человеком. Однако же, поистине, существует еще и безрассудное родство, влекущее родное к родному. Вот и Одиссей у Гомера, как сказывают, предпочел возвращение на Итаку бессмертию, которое сулила ему богиня[418]. Сам я наблюдаю действие этого закона даже среди бессловесных тварей, ибо ни одна птица не ищет ночлега иначе как в своем гнезде, и рыбы, ежели удается им ускользнуть из сетей, вновь погружаются в глубину, да и зверю ни голод, ни пресыщение не помешают воротиться в родимую нору. В числе прочих тварей произвела природа и человека, а потому, хотя бы он и слыл мудрецом и хотя бы с избытком доставляла ему земля все прочие блага, но не может она произвольно явить очам его могилы предков.Ежели всего на свете почтеннее любомудрие и ежели сам я истово ему привержен, то нет оснований подозревать, будто могу я ненавидеть братьев, да еще и по такому низменному и ничтожному поводу. Очевидно, что подозрения эти возникли из-за денег — тех самых денег, коими брезговать учился я еще прежде, чем приняться за науки, а стало быть, разумнее предположить, что прекращение нашей переписки вызвано какой-то иной причиной. Действительно, я остерегался писать тебе правду, дабы не показаться хвастуном, но остерегался и лгать, ибо не желал прибедняться, — то и другое было бы равно докучным для братьев и друзей. Все же теперь я довожу до твоего сведения нижеследующее: заручась божественным согласием, я намерен, встретившись ненадолго со своими родосскими друзьями, отправиться к вам на исходе весны.
Говорят, что Гестией тобою одурачен[419]
, хоть ты и был ему другом. Берегись, Гордий, как бы не пришлось тебе познакомиться с мужем не измышленным, но сущим! Обними за меня своего сына Аристоклида, который, надеюсь, вырос не слишком на тебя похожим. Впрочем, в юности и тебя не в чем было упрекнуть.Вы велите мне воротиться, и я повинуюсь, ибо наивысшее отличие для гражданина, когда родной город призывает его, дабы почтить. Все время, что я странствовал по чужбине, я странствовал, не сочтите за дерзость, ради вас, дабы стяжать вам хвалу и славу, а также благосклонность и дружбу знаменитых городов и именитых мужей. И хотя вы достойны куда более высокого и блистательного признания, однако же одного меня и природных моих свойств достало лишь на то, чего я и постарался достигнуть со всем возможным усердием. Будьте здоровы.