Жизнь Аполлония Тианского

Впрочем, это еще не самое главное, нижеследующее куда важнее. Иной скорбит, когда от перемены места, но не естества, родится из человека бог, меж тем как по правде не оплакивать пристало тебе смерть, а чтить и святить. Наилучшее и пристойнейшее благочестие — препоручить богу того, кто и так уже там, и начальствовать над вверенными тебе людьми, как начальствовал ты прежде. Стыдно будет, ежели облегчением тебе станет не мысль, но время — время утишает тоску даже и у подлого люда! Превыше всего облеченная правом власть, а для такой власти годится лишь тот, кто прежде совладал с самим собою. Да и прилично ли противиться свершению промысла божьего? Ежели есть у сущего порядок — а порядок есть! — и ежели порядком этим ведает бог, то праведный не восхочет противиться благу, ибо перечить порядку — своекорыстно, но согласится он со стечением обстоятельств. Итак, вперед к исцелению: суди и утешай страждущих и тем осуши слезы, ибо не свое общему, но общее своему надобно тебе предпочесть. И вот тому достойнейшее доказательство: оплакал ты сына своего вместе со всем народом! Вознагради же скорбящих вместе с тобою, а скорее вознаградишь ты их, унявши скорбь, нежели сидя взаперти. Неужто нет у тебя друзей? У тебя сын. «Это мертвый-то?» — возразит какой-нибудь умник. Нет, не мертвый, ибо сущее не гибнет, но потому оно и сущее, что пребудет вовек. Иначе вышло бы, будто родится несуществующее, ибо возможно ли рождение сущего, не обреченного гибели? Гляди, кто-нибудь скажет, что ты несправедлив и нечестив, — несправедлив к сыну и нечестив к богу, а к сыну еще того нечестивее. Хочешь узнать, какова есть смерть? Вели убить меня за эти вот слова и ежели не позабудешь сказанного мною — тотчас же сам утвердишь правоту мою!

У тебя вдоволь времени, жена у тебя разумная и любящая, ты вполне здоров, а остальное добудь у самого себя. Некий римлянин из тех, что были в старину, убил родного сына, дабы соблюсти в державе закон и порядок, — увенчал и убил[428]. Ты правишь пятьюдесятью городами и ты знатнейший из римлян, однако же в нынешнем твоем расположении тебе и дома-то толком не управиться — что уж говорить о городах и народах! Будь при тебе Аполлоний, он и Фабуллу сумел бы утешить в ее скорби.

59. Гарм, царь Вавилонский, к Неогинду, царю индусов [429]

Не будь ты сверх меры суетен, не стал бы ты мешаться судьею в чужие дела и, правя над индусами, судить вавилонян! Однако же вот посягаешь ты на державу мою — унижаешь меня косноязычными посланиями, да еще и подослал сюда этих своих чиновников, скрывая корыстные помыслы под личиною человеколюбия. Ничего ты не добьешься и никого не заморочишь!

60. К Евфрату

Халкидянин Пракситель совсем рехнулся[430]. В Коринфе его видели у моих дверей при мече, а вместе с ним был твой приятель. Где же повод к таковому злоумышлению? Право, никогда не угонял я твоих тельцов[431] ибо

беспредельные нас разделяют
Горы, покрытые лесом, и шумные волны морские —

вот как далека моя философия от твоей!

61. К Лесбонакту

Анахарсис Скифский[432] был мудрец, а ежели был он скиф, так и это мудрости его не в убыток.

62. Спартанцы к Аполлонию

Пересылаем тебе прилагаемый список почетной грамоты, заверенный нарочно для тебя государственной печатью.

Спартанский указ[433] по приговору старейшин и по представлению Тиндарея. Постановлено властью правителей и властью народа: да соделается Аполлоний-пифагореец полномочным гражданином с правом землевладения и домовладения, да будет воздвигнуто добродетели его ради медное изваяние с приличествующей надписью, ибо таковым способом почитали добрых мужей и пращуры наши, именуя чадами Ликурговыми всех, кто живет в ладу с богами.

63. Аполлоний к эфорам и народу спартанскому

Поглядел я на ваших мужей[434]: безбородых с безволосыми икрами, с белыми ляжками, разряженных в тонкорунные и мягкотканные одежды, обутых на ионийский лад, да притом унизанных перстнями и увешанных ожерельями, — что-то не сумел я признать в них так называемых послов! А вы-то мне писали о спартанцах.

64. К ним же

Вы снова и снова зовете меня на помощь для исправления законов и молодежи, а вот Солонов город[435] меня не зовет — постыдитесь Ликурга!

65. К ефесянам, обретающимся в святилище Артемиды

Вы привыкли ко всяческим праздникам и привыкли величать кесарей. Самое ваше пристрастие угощать и угощаться[436] вам не в укоризну, а укорить вас надобно за то, что вы днюете и ночуете в обители богини, — иначе не толклись бы там никакие воры, грабители, охотники за рабами и все прочие негодяи и святотатцы. Право же, ваш храм обратился в разбойничье логово!

66. К ним же