Старозаветному любомудру пристало стремиться в древний и великий город, так что я и сам охотно посетил бы вас, не дожидаясь приглашений, — зовут-то меня и многие другие, — будь у меня хоть малейшая надежда воротить вам природное добронравие и благочестие. Уж я бы сделал, сколько могу, ибо — как древле сказано — распря хуже войны.
Все что я сказал, я сказал отнюдь не ради Евфрата, но единственно любомудрия ради. Нечего и думать, будто устрашен я мечом Праксителя или Лисиевым ядом[453]
, — все это тоже от Евфрата....Нет, клянусь Танталовою водою[454]
, коей вы причастили меня.Не может удовольствоваться собою душа[455]
, ежели по вразумлению ее не удовольствуется собою тело.Лучшие из людей[456]
немногословны, да и болтуны не болтали бы столько, когда бы многоречивостью своею докучали себе не менее, чем прочим.Симонид говорил[457]
, что ни разу не сожалел, промолчавши, а вот о словах своих сожалел часто.Многословие оступается[458]
часто, молчание никогда.Лгать подло[459]
, благородство — в правде.Не думайте, будто советы мои[460]
легкомысленны. Воистину, сам я кормлюсь ячменным хлебом и прочим в этом роде — вот и вам советую то же.Я возжелал[461]
довольствоваться имеющимся отнюдь не для того, чтобы жить попроще и подешевле, но для того, чтобы явить отвагу свою.Ярость расцветает безумием[462]
.Гнев есть страсть[463]
, однако же, не смиряемый и не исцеляемый, оборачивается он страданием телесным.Почти все люди[464]
собственным ошибкам защитники, а чужим — обвинители.Ежели дело делается, то и в упадок не приходит.
Небытие — ничто, бытие — мука.
Никому не завидуйте, ибо добрые добро свое заслужили, а злодеям и в достатке живется худо.
Прекрасно прежде испытаний постигнуть преимущества покоя.
Не скорбеть нам пристало об утрате милых друзей, но помнить, что с этими друзьями прожили мы лучшую часть жизни.
Утешай скорбящего чужими бедами.
Счастливцу жизнь коротка, несчастливцу — длинна.
Тот, кто без удержу гневается из-за пустяковой ошибки, не дает ошибившемуся уразуметь, когда провинился он больше, а когда меньше.
Не стыдно быть нищим от рождения, но стыдно, ежели причиной нищеты сделалось бесчестие.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Е. Г. Рабинович
«ЖИЗНЬ АПОЛЛОНИЯ ТИАНСКОГО» ФЛАВИЯ ФИЛОСТРАТА
1. ФЛАВИЙ ФИЛОСТРАТ И ЕГО КНИГА
Флавий Филострат, сочинивший эту книгу, был представителем среднего поколения почтенной семьи Филостратов — плодовитых греческих литераторов, процветавших в Римской империи во II—III вв. н. э. Его отец, Филострат I, сын Вера, прожил большую часть своей жизни при императорах Антонине Пии (138—161) и Марке Аврелии (161 — 183), преподавал риторику и сочинял стихи — он написал больше сорока трагедий и полтора десятка комедий, но сохранился из его произведений лишь диалог «Нерон»[474]
, в котором ссыльный философ Мусоний беседует со своим другом Манекратом о порочности этого легендарного злодея. Когда речь идет о Филостратах, не так просто сказать с достаточной определенностью, кто из них что написал (книга об Аполлонии — одно из счастливых исключений) и даже сколько было Филостратов — трое или четверо[475]. Во всяком случае, между «Нероном», приписываемым Филострату I, и «Жизнью Аполлония», сочиненной Филостратом II, имеются некоторые пересечения: Аполлоний переписывается с Мусонием, беседует с друзьями о неподобающих императору артистических пристрастиях Нерона, о канале через Истм, об убийстве Агриппины — вероятно наш Филострат располагал текстом диалога, но нельзя совершенно исключить возможность, что он сам же его и сочинил. Итак, касательно Филострата I наверняка известно лишь то, что он был отцом Филострата II и дал сыну наилучшее по тем временам образование.