Жизнь Артемия Араратского

Из группы памятников, сосредоточенных главным образом на Араратской равнине, где автор жил и совершал свои маленькие путешествия, он описал или упомянул свыше пятнадцати памятников, имена которых занимают почетное место в истории армянской культуры.

Понятно, что обзор строений Араратский мог производить лишь на уровне своих ограниченных знаний. Сын каменотеса (хотя и не знавший отца), он и сам строил и разбирается в строительном материале, в кладке, креплении, но из его описаний не возникает зрительных представлений о формах, даже тогда, когда он отмечает архитектурные особенности памятника: размеры (большой—маленький), наличие колонн, свет, падающий сверху и т. д. Конкретно Араратского интересуют функции сооружения и примыкающих к нему помещений, например, усыпальница в "натуральных" пещерах в Аване или надписи, и он делает попытку своего рода палеографической оценки и датировки памятника. Наконец, он отмечает сходство одного храма с итальянской церковью, которую он знает по рисункам (это замечание, совершенно очевидно, относится к петербургскому периоду жизни Араратского). К сожалению, итальянскую церковь он также не назвал. Более всего в архитектурном памятнике Араратского интересует его прошлое, а также его участие и роль в жизни народа. История сооружения выражена для него в предании, в таинственной и полной чудес легенде, сквозь эту призму он и воспринимает памятники строительного искусства.

Однако остановимся на одном интересном образце конкретного описания — того, что посвящено крепости Гарни. Здесь важны два сообщения: "Крепость сия, — пишет Араратский, — примечательна тем, что построена вся из дикого шлифованного камня, думать надобно, что она раскопана единственно для свинца, который был употреблен при кладке ее, и железа, коим связаны камни". То, что Араратский видел крепость своими глазами, подтверждается последующим замечанием, но нельзя не отметить совпадения его сведений со сведениями Моисея Хоренского, который в V в. писал, что крепость была построена из тесаных камней, скрепленных железными скобами и свинцом.[168] Эти два свидетельства подтверждены в наше время археологическими исследованиями. Историк архитектуры H. M. Токарский пишет: "камни были скреплены между собой железными скобами и штырями, залитыми свинцом".[169] Часто отмечая строительный материал памятников, в данном случае Араратский хотел сообщить и о судьбе крепости в его время, он пишет: "многие приходят сюда доставать свинец для литья пуль, да и самый камень берут для печей, потому что он более всех терпит жар".

При чтении описания памятников материальной культуры (главным образом, архитектуры) мы видим своеобразное сочетание немногих конкретных данных с пространными и краткими литературными отступлениями. Возможно, что в этих описаниях автор запечатлел свое давнее восприятие памятников зодчества, позднее лишь добавив примечания. Содержание этих примечаний требует анализа не столько со стороны историка архитектуры, сколько фольклориста.

Такого рода описания (дворца баязетского паши, ереванской крепости и других объектов) Араратский сопровождает или перемежает иногда сокращенными, иногда пространными пересказами преданий и легенд о строительстве храмов и монастырей в Армении и о чудесах, в них происходивших (Хор-Вирап, Сагмосаванк и др.) Весь под впечатлением силы художественных образов, созданных народом, иногда столетия назад, Араратский верит в правдивость легенд, лишь изредка в ней сомневаясь. Так, увидев на холме Хачгядук надгробный памятник и выслушав от случайного попутчика легенду, связанную с этим надгробием (епископ и змеи), Араратский приходит к заключению: "Я за непременное положил испытать справедливость пересказанного им", но, исполнив свое намерение, он все же поверил легенде, хотя явно был введен в заблуждение.

В достоверность легенд о памятниках, строительство которых предание приписывает историческим лицам или связывает с их именами, Араратский верит без критики, легенды же о Григории Просветителе (монастырь Хор-вирап) и Иакове Мцбинском пересказывает с благоговением. Известные из письменных источников (Агафангел и Фауст Византийский, V в.), эти легенды в передаче Араратского производят впечатление воспринятых на слух, что относится в особенности к легенде об Иакове, соответствующей в изложении Араратского главе X книге III Фауста, с сокращениями и отступлениями, но с новой концовкой о чудесном роднике.[170] К тому же Фауст ничего не пишет о строительстве монастыря Иаковом, Араратский же говорит об этом совершенно утвердительно. Читал ли он Фауста, находясь в Петербурге, мы не знаем, но Агафангел в период подготовки мемуаров был ему известен, так как на него он ссылается в рассказе о Рипсиме с девами. Можно предполагать, что с легендой об Иакове Мцбинском Араратский познакомился в устном ее варианте на родине, что же касается легенды о Григории Просветителе, то в мемуарах Араратского она, быть может, восходит и непосредственно к тексту Агафангела.