Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана…

«Что меня ждет?» – задавал я себе вопрос. Еще осенью я словно ждал чего-то, кровь бродила во мне и сердце ныло так сладко и даже по временам я плакал, сам не зная от чего; но сквозь слезы и грусть, навеянные красотою природы или стихами, во мне закипало радостное, светлое чувство молодости, как молодая травка весенней порой. Непременно я полюблю, думал я. В деревне есть, говорят, какая-то гувернантка! Удивительно, отчего меня к ней влечет? Может, оттого, что про нее много рассказывала сестра…»

И дальше:

«За ужином я сидел рядом с ней, пошли домой мы с ней под руку. Уж я влюбился окончательно. Расстались мы только сейчас уже друзьями. И теперь я вот сижу и пишу эти строки. Все спит… но мне и в ум сон нейдет. «Люблю, люблю», – шепчут мои губы».

«Анхен из Ревеля» – всего лишь эпизод в романе, как и ее прототип, Эмилия Фехнер, – эпизод в бунинской жизни. Но вот через пятьдесят три года, уже увенчанный нобелевскими лаврами, Бунин приезжает в Таллин, где на литературном вечере, в толпе поклонников, встречает Фехнер. И оказалось, что она «на протяжении многих лет жадно ловила каждую весточку о Бунине» и хранила бережно «старые пожелтевшие фотографии юноши Бунина, его письма и записочки, альбом со стихотворениями влюбленного поэта». Журналисту, бравшему у нее интервью, Фехнер сказала: «Бунин был моей первой и последней любовью». А сам Бунин? Помнил Эмилию до последних дней своей жизни. «Вспоминал он Эмилию и их неожиданную встречу, – рассказывала Вера Николаевна, – и незадолго до смерти».

Без такой исключительной по силе и чистоте страсти, которой был наделен Бунин, не мог бы появиться Алексей Арсеньев и сам роман. Если полудетская платоническая страсть оставила в памяти писателя такую огненную борозду, что можно сказать о мучительном романе с Варварой Пащенко, который вызвал к жизни рассказ «В ночном море» и во многом отразился в образе Лики из «Жизни Арсеньева». Об исключительной глубине этого чувства свидетельствуют многочисленные письма Бунина к самой Пащенко и к любимому старшему брату Юлию Алексеевичу.

Вот еще некоторые фрагменты:

Бунин – Пащенко, 8 марта 1891 года, около 12 часов ночи: «Варюша! Хорошая моя! Это для тебя не новость – но это слово, ей-Богу, рвется у меня наружу. Если бы ты была сейчас со мною! Какими бы горячими и нежными ласками я доказал бы тебе это! Я бы стоял перед тобою на коленях, целовал бы до боли твои ножки, я бы прижал тебя всю-всю к себе… я бы не знаю, что бы сделал. Не думай только, мамочка, ангел мой, что во мне говорит только страсть: нет, ты друг, ты мой бесценный, милый, близкий человек!..»

Девятого марта, вечером поздно: «Если же ты уйдешь, у меня потухнет даже все; тогда уж совсем темная, будничная жизнь».

Девятого апреля: «Драгоценная моя, деточка моя, голубеночек! Вся душа переполнена безграничной нежностью к тебе, весь живу тобою. Варенька! Как томишься в такие минуты! Можно разве написать? Нет, я хочу сейчас стать перед тобою на колени, чтобы ты сама видела все, – чтобы даже в глазах светилась вся моя нежность и преданность тебе… неужели тебе покажутся эти слова скучным повторением? Ради Христа люби меня, я хочу, чтобы в тебе даже от моей заочной ласки проснулось сердце! Господи! ну, да не могу я сказать всего. Право, кажется, что хорошего есть у меня в сердце и все твое, – все оживляется только от тебя» и т. д.

Все было на нервах, срывах, переходах от надежды к отчаянию. 4 ноября 1894 года Пащенко покинула Полтаву, где они тогда жили с Буниным, оставив лаконичную записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом». В следующем году, напомню, она вышла замуж за знакомого Бунина А. Н. Бибикова. Когда Бунин узнал об этом, ему, по словам его сестры Марии Алексеевны, стало дурно – «его водой брызгали». «Ему хочется уехать к тебе, – сообщила Мария Алексеевна Ю. А. Бунину. – Но мы боимся его одного пускать. Да он и сам мне говорил, что я один не поеду, я за себя не ручаюсь».

Свет любви к Пащенко был для Бунина главной, все затмевающей звездой; это подтверждается и признанием, единственным в его биографии: «…мое чувство к тебе было и есть жизнью для меня». Преображенные преломления этого чувства в творчестве были многообразны и неожиданны, вплоть до трагических переживаний героя «Митиной любви».

Разумеется, наивно видеть в Лике потрет Пащенко, но автобиографическая основа бунинского романа и страниц, посвященных любви Алексея Арсеньева, была столь несомненна для близких Бунина, что он незадолго до своей кончины полушутя сказал одному журналисту: «Вот я скоро умру ‹…› и вы увидите: Вера Николаевна напишет заново «Жизнь Арсеньева».