Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана…

«24. VIII.41. Воскресенье. Немцы пишут, что убили русских уже более 5 миллионов.

С неделю тому назад немцы объяснили невероятно ожесточенное сопротивление русских тем, что эта война не то, что в Франции, в Болгарии и т. д., что в России война идет с дикарями, не дорожащими жизнью, бесчувственными к смерти. Румыны вчера объяснили иначе – тем, что «красные» идут на смерть «под револьверами жидов-комиссаров». Нынче румыны говорят, что, несмотря на все их победы, война будет «непредвиденно долгая и жестокая».

«7. IX.41. Воскресенье. Безнадежная брехня газет и радио – все то же! Утешают свой народ. «В Петербурге мрут с голоду, болезни…» – это из Гельсингфорса. Откуда там что-нибудь знают?»

«19. IX.41. Во время обеда радио: взята Полтава. В 9 часов: взят Киев. Взято то, взято другое… Но aquoi bon? Что дальше? Россия будет завоевана? Это довольно трудно себе представить».‹…›

«22. IX.41. Понедельник. Русское радио: «мы эвакуировали Киев». Должно быть, правда, что только вчера, а не 19-го, как сообщили немцы.

Потери немцев, вероятно, чудовищны. Что-то дальше? Уже у Азовского моря – страшный риск».

«11. Х.41. Самые страшные для России дни, идут страшные бои – немцы бросили, кажется, все свои силы. «Ничего, вот-вот русские перейдут в наступление – и тогда…» Но ведь то же самое говорили, думали и чувствовали и в прошлом году в мае, когда немцы двинулись во Францию. «Ожесточенные бои… положение серьезное но не катастрофично…» – все это говорили и тогда…»

«17. Х.41. Пятница. Вчера вечером радио: взяты Калуга, Тверь (г. Калинин «по-советски») и Одесса. Русские, кажется, разбиты вдребезги. Должно быть, вот-вот будет взята Москва, потом Петербург… А война, должно быть, будет длиться всю зиму, – может быть, и больше. Подохнем с голоду».

Дневник Веры Николаевны: «Вошел Ян ко мне – «Слушали радио». Молчание. «И вот – взята Одесса, Калуга и Тверь. Помолчал, вышел».

«8. XII.41. В России 35 градусов мороза (по Цельсию). Русские атакуют и здорово бьют».

«13. XII.41. Русские взяли назад Ефремов, Ливны и еще что-то. В Ефремове были немцы! Непостижимо! И какой теперь этот Ефремов, где был дом брата Евгения, где похоронен и он, и Настя, и наша мать!»

«15. XII.41. Понедельник. Русские бьют».

«31. XII.41. Прекрасный солнечный день. Русские взяли Керчь и Феодосию».

«4. III.42. Полнолуние. Битва в России. Что-то будет? Это главное – судьба мира зависит от этого».

«3. VI.42. Май был необыкновенный – совершенно чудовищные битвы из-за Керчи и вокруг Харькова. Сейчас затишье – немцы, кажется, потерпели нечто небывалое. А на радио (сейчас одиннадцать вечера) они заливаются. Удивительно, – сколько б……го в этом пении, в языке! Думаю все время, что же впереди. Если немцы не победят – полная погибель их. Если победят – как может существовать страна, ненавидимая всем миром?»

«11. VII.42. Двенадцать часов вечера. В одиннадцать радио: Севастополь взят. Дорого, верно, достался».

«19. VII.42. Шестого июля объявили, что взят Воронеж. Оказалось – брехня: не взят и посегодня».

«10. VIII.42. В России ужасно – кажется, правда, гибель нынче: взят Пятигорск».

«7. IX.42. Взят Новороссийск. И все-таки думаю – вот-вот будет большое и плохое для немцев».

«16. IX.42. Немцы к Царицыну все «продвигаются» и все атаки русских неизменно «отбивают». День и ночь потери у немцев. К концу войны в Германии останутся только мальчишки и старики. Полное сумасшествие!..»

«22. IX.42. В газетах – «безнадежное положение СССР», «Разочарования и беспокойства Англии…» И говорят, что с Царицыном собственно дело кончено и пора подумать о том, что дальше предпримут немцы после него и Кавказа. ‹…› Радио – кошмар. Не лжет только, который час».

«23. IX.42. И с Царицыном и с Кавказом немцы все-таки жестоко нарвались. Последние дни им просто нечего сказать: «берем дом за домом…» Перебили их русские, конечно, в ужасающем количестве. И то хлеб».

«1. II.43. Паулис, произведенный вчера Гитлером в маршалы, сдался в Царицыне, с ним еще 17 генералов. Царицын почти полностью свободен. Погибло в нем будто бы тысяч 300. Но в Берлине речи – 10-летие власти Хитлера».

«8. II. Понедельник. Взяли русские Курск, идут на Белгород. Не сорвутся ли?»

«2. IV. Пятница. Часто думаю о возвращении домой. Доживу ли? И что там встречу?»

«20.1.(44). Просмотрел свои заметки о прежней России. Все думаю: если бы дожить, попасть в Россию! А зачем? Старость уцелевших (и женщин, с которыми когда-то), кладбище всего, чем жил когда-то».

«23. VII. Взят Псков. Освобождена уже вся Россия! Совершенно истинно гигантское дело!»

Оккупантов с их наглыми лицами, гортанной речью, стучащей походкой, с их жестокостью и бесчеловечием Бунин ненавидел, как вспоминал скрывавшийся на вилле литератор еврейского происхождения А. Бахрах, «не только политически или по-человечески, но и с точки зрения эстетической». Когда речь шла о чем-то существенном и принципиальном, не мог сдерживаться и скрывать свои чувства.