Однажды Бунин завтракал в русском ресторане на бульваре Гамбетта, недалеко от моря. Зал был переполнен, публика была в большинстве русская. Бунин по своей привычке говорил очень громко и почти исключительно о войне. Некоторые из присутствовавших явно прислушивались к его словам, может быть, и узнали его. Желая перевести беседу на другие темы, сосед спросил о здоровье, коснулся перемены погоды. Бунин, словно бравируя, воскликнул:
– Здоровье? Не могу жить, когда эти два холуя собираются править миром!..
Два холуя – то есть Гитлер и Муссолини. Это было до крайности рискованно. По счастью, бунинская смелость последствий для него не имела. Но могло бы быть и иначе, так как доносчиков, платных и добровольных, развелось в Ницце достаточно, и некоторые были известны даже по именам.
В дни Тегеранского совещания Бунин говорил:
– Нет, вы подумайте, до чего дошло – Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним, не дай Бог, чего в дороге не случилось…
Между тем фашисты готовили широкие операции по выселению иностранцев из Приморских Альп. В Каннах и Ницце шли облавы, людей хватали не только в их квартирах, но прямо на пляже. По словам самого Бунина, гестапо «долго разыскивало» его.
С каждым месяцем жить становилось все труднее, все невыносимее – из-за голода, холода, нужды. Грасские жители в войну съели всех собак и кошек. Бунины кое-как спасались за счет огорода, на котором трудился Л. Зуров, «усыновленный» Верой Николаевной. Но почва оказалась сухой, воды не хватало, и лук, чеснок, бобы и помидоры росли плохо. К тому же у Зурова оказался невозможный нрав, близкий к психическому заболеванию. Он мучил Бунина истериками и откровенным хамством, понуждая погружаться – при попустительстве Веры Николаевны – в мелочные и суетные склоки. В отчаянии Бунин писал 15 декабря 1943 года жившему некогда в «грасской академии» Рощину, которого именовали (по его званию в белой армии) «капитаном»: