Жизнь двенадцати цезарей

Шесть дней и семь ночей свирепствовал пожар. Народ должен был искать убежища в надгробных памятниках и склепах. В это время, кроме массы частных домов, сгорели дома древних полководцев, все еще украшенные неприятельскими трофеями, храмы богов, выстроенные по обету и освященные царями, а затем во время войн с карфагенянами и галлами, и вообще оставшееся от старины и заслуживавшее осмотра и сбережения. Нерон глядел на пожар с высоты Меценатова дворца, был в восторге от красоты огня, как он выражался, и в своем знакомом всем театральном костюме воспевал взятие Трои…[424] С целью поживиться чем только можно, пограбить и в этом случае, он никому не позволил брать остатки его имущества, обещая убрать трупы и мусор на казенный счет. Он не только не отказался от денежных подарков, но и потребовал их от провинций, причем почти совершенно разорил частных лиц.

К этим страшным несчастьям и низким поступкам, виной которых был император, присоединились случайности. По книгам храма Венеры Либитины, в одну только осень умерло от чумы тридцать тысяч человек[425]; во время катастрофы в Британии были разграблены два больших города, убито множество римских граждан и союзников[426]. На Востоке, в Армении, легионы должны были сдаться позорно; только с трудом удалось удержать в наших руках Сирию

[427].

При всем том удивительно и едва ли не замечательнее всего, что к злословию и брани других на свой счет Нерон относился чрезвычайно терпеливо. Ни с кем он не поступал мягче, как с лицами, острившими на его счет или писавшими стихи по его адресу. Многое в этом роде было написано на греческом и на латинском и распространено в публике, например:

Νέρων Ὀρέατης᾿ Αλϰμέων μητροϰτόνος[428]

.Νεὸνυμφον Νέρων ἵδίαν μητέρα ἁπέϰτείνε[429]

.

Кто не признает Нерона потомком великого Энея? —

Один убил свою мать, другой — спас отца[430].

Пока наш настраивает кифару, парфянин натягивает лук,
Наш будет Аполлоном-Пэаном, парфянин Аполлоном Гекатебелетом[431].
Рим будет одним дворцом. Граждане, переселяйтесь в Вейи,
Если только он и Вейи не успел превратить во дворец.

Нерон не старался разыскивать авторов, когда же на некоторых из них донесли в сенат, он запретил строго наказывать их. Когда однажды он шел по улице, киник Исидор стал громко бранить его за то, что он хорошо воспевает несчастия Навплия, но дурно распоряжается собственным счастьем[432]. Комический актер Дат, исполняя один номер в пьесе, с такими жестами произнес фразу «ϒγίαινε πάτερ, ὑγὶαινε μῆτερ!»[433], что в одном случае представлял пьющего, в другом — плавающего, т. е. намекал на смерть Клавдия и Агриппины. Произнося последний стих «Вас тащит за собой Смерть!», он своей жестикуляцией указывал на сенаторов. Актера и философа Нерон наказал только тем, что запретил им жить в столице и Италии, быть может, из чувства презрения к наносимым ему оскорблениям вообще, а быть может, из нежелания раздражать умы, признанием своей душевной муки.

И такого государя мир должен был терпеть почти четырнадцать лет! Наконец все отступились от него. Начало подали галлы, под предводительством тогдашнего пропретора Галлии Юлия Виндика[434].

Астрологи давно предсказали Нерону, что рано или поздно его свергнут с престола. Этим и объясняются его всем известные слова: «Τὸ τέχνιον ἡμᾶς διαϑρέψει»[435]. С этой целью он и занимался усердно игрой на кифаре, составлявшей удовольствие для него, как для государя, и необходимой для него впоследствии, если б он стал частным человеком. Некоторые, впрочем, обещали, что в случае его низложения ему отдадут в управление Восток, другие прямо называли Палестину, а многие сулили восстановление его прежнего положения во всем. Он больше верил последнему и думал, что спасся от предназначенных ему несчастий, в особенности когда обе потерянные провинции, Британия и Армения, были снова отвоеваны. Когда же Аполлон Дельфийский ответил на его вопрос, что он должен бояться семьдесят третьего года, Нерон решил, что умрет только в этот год, нисколько не думая о годах Гальбы. Вследствие этого он стал твердо верить, что не только доживет до старости, но и будет неизменно и необыкновенно счастлив. Таким образом, когда он потерял вследствие кораблекрушения несколько чрезвычайно дорогих вещей, он уверенно заявил в кругу близких ему людей, что вещи вернут ему рыбы…[436]