Жизнь двенадцати цезарей

О победе при Бедриаке и смерти Отона он узнал еще в Галлии и немедленно одним эдиктом уволил от службы все когорты преторианцев, как подавших крайне дурной пример, приказав им сдать оружие трибунам, сто же двадцать человек — он нашел прошения, поданные ими Отону о вознаграждении их за участие в насильственной смерти Гальбы, — были по его распоряжению отысканы и казнены. Этот действительно прекрасный во всех отношениях и великолепный поступок позволял надеяться, что Вителлий будет одним из замечательнейших государей. К сожалению, в остальном он следовал своим природным побуждениям и примерам прошлой жизни, забывая о величии своей власти. Во время своего марша он проезжал через города, как триумфатор[497], через реки — на роскошнейших судах, украшенных всевозможными венками и снабженных бесконечными запасами провизии. Ни среди рабов, ни среди солдат не существовало дисциплины. К грабежам и своеволию всех их он относился шутливо. Если солдатам не нравились обеды, которые они получали на казенный счет, они отпускали на волю кого хотели, когда же встречали отпор с чьей-либо стороны, того били и драли, зачастую ранили, а иногда даже убивали. Когда Вителлий пришел на поле, где произошло сражение, некоторые стали отворачиваться от разлагавшихся трупов; но он, решившись ободрить их, произнес слова, заслуживающие проклятия: «Прекрасно пахнет убитый враг, а еще лучше гражданин!»[498] Однако ж он, не стесняясь, выпил, чтобы несколько заглушить вонь, очень много чистого вина, приказав выдать его и другим. Не менее хвастливым и дерзким показал он себя и тогда, когда взглянул на надгробный памятник Отона[499]. «Это достойный его мавзолей!» — сказал он и приказал послать кинжал, которым император покончил с собой, в Колонию Агриппины и посвятить Марсу. На высотах Апеннин он устроил даже ночной праздник.

Наконец, он вступил в столицу, при звуках военной музыки. На нем был военный плащ; на бедре висел меч. Его окружали военные значки и знамена. Его свита была в военных плащах, а солдаты с обнаженными мечами[500].

Все более и более попирая затем все законы, божеские и человеческие, он в день сражения при Аллии[501] принял должность верховного жреца, приказал комициям собираться раз в десять лет и объявил себя пожизненным консулом. Чтобы не оставлять сомнения, кого изберет образцом себе при управлении государством, он устроил заупокойное торжество в память Нерона, на Марсовом поле, куда пригласил множество государственных жрецов. Во время торжественного обеда он громко приказал одному кифареду, понравившемуся гостям, сыграть что-нибудь из сочинений Нерона. Когда кифаред исполнил песню его сочинения, Вителлий первым стал выражать аплодисментами свой восторг.

Таково было начало его правления, а затем большинство государственных дел он стал решать исключительно по совету и мнению самых последних из числа актеров и колесничных кучеров и, в особенности, отпущенника Азиатика. Последний в молодые годы занимался с Вителлием недозволенною любовью; но затем такая жизнь надоела ему, и он бежал. Вителлий поймал его в Путеолах, когда он торговал водой с уксусом[502], сковал, но немедленно освободил и снова сделал своим любовником. Затем, однако, он опять рассердился на него за его страшную грубость и наглость и продал его странствующему учителю гладиаторов. Раз он должен был выступить на арене, в конце гладиаторских игр, как вдруг Вителлий увел его и отпустил на волю, но не прежде, чем получил команду над войсками в провинции. В первый день своего вступления на престол он пожаловал его, за столом, званием римского всадника, между тем как утром самым бесцеремонным образом выругал, говоря, в ответ на просьбы всех за него, что такой человек только опозорит сословие всадников.

Его главными пороками были едва ли не чревоугодие и жестокость. Он ел всегда три, а иногда и четыре раза. Согласно сделанному им разделению, он дважды завтракал, обедал и ужинал. Во всех этих случаях он ел с аппетитом, так как обыкновенно принимал рвотное. Он заставлял разных лиц приглашать его к обеду в один и тот же день, причем каждому такой прием стоил по крайней мере четыреста тысяч сестерциев. Больше всего возбудил толков о себе ужин, данный в честь прибытия Вителлия его братом. Говорят, здесь было подано две тысячи штук самой изысканной рыбы и семь тысяч птиц. Но Вителлий затмил и этот ужин, освящая блюдо, которое он за его огромную величину назвал щитом Минервы-Πολιοῦχος[503]. В нем было рагу из печенок клювыша, мозгов фазаньих и павлиньих, языков фламинго и муреньих молок. Все это было привезено капитанами кораблей, начиная с Парфии и кончая Испанским проливом[504]. Но Вителлий был не только обжорой, но и не знал в данном случае ни времени, ни стыда. Он не мог сдержаться ни во время жертвоприношения, ни в дороге — перед самым алтарем хватал прямо с огня жертвенное мясо или лепешки, а в дороге ел в гостиницах кушанья, вонявшие дымом или приготовленные накануне и наполовину съеденные.