Жизнь двенадцати цезарей

Во время игр, которые давал при освящении вновь отстроенного театра Марцелла, он позволил выступить прежним исполнителям. Из них драматический актер Апеллар получил от него четыреста тысяч сестерциев, кифареды Терин и Диодор — по двести тысяч, некоторые по сто, а другие по крайней мере по сорок тысяч сестерциев, не считая множества золотых венков. У него постоянно были званые обеды, часто очень большие и роскошные, — он хотел помочь торговцам съестными припасами. В Сатурналии он делал подарки мужчинам, а 1 марта — женщинам. Тем не менее он и в этом случае не оставался свободным от прежних упреков в скупости. Александрийцы не переставали называть его Цибиосактом[533] — прозвищем одного из своих царей, отвратительного скряги. Мало того, даже на его похоронах первый из мимов, Фавор, шедший в его маске и, по обыкновению, копировавший дела и слова живого, громко спросил прокураторов, сколько стоят похороны. Ему отвечали, что десять миллионов сестерциев. Он закричал, что лучше б ему дали сто тысяч сестерциев, а его труп бросили бы хоть в Тибр!

Веспасиан был хорошего роста, плотного и пропорционального телосложения. На его лице, если можно выразиться, было написано напряжение, вследствие чего один известный шутник, в ответ на требование Веспасиана, чтобы и он сказал что-либо о нем, заявил весьма остроумно: «Скажу, когда ты перестанешь испражняться». Он отличался замечательным здоровьем, хотя все его меры для сбережения здоровья заключались в том, что он массировал известное количество времени в бане горло и остальное тело да раз в месяц не ел.

День свой он распределял приблизительно следующим образом. Императором он вставал всегда рано, до света, и, прочитав затем письма и разные доклады всех должностных лиц, допускал к себе приближенных. Пока они здоровались с ним, он обувался или одевался, без посторонней помощи. Рассмотрев текущие дела, он прогуливался, после чего отдыхал, причем с ним лежала одна из его любовниц, которых он после смерти Цениды набрал в огромном числе. Из спальни он шел в баню, а оттуда в столовую. Говорят, никогда не был он более милостив и ласков. Этот момент особенно ловили придворные, если у них были какие-либо просьбы.

За столом он, как всегда, отличался веселостью и не переставал шутить. Он был большой остряк, хотя его остроты были иногда пошлы и вульгарны, так как он не удерживался подчас даже от сквернословия. Зато некоторые его остроты, дошедшие до нас, весьма удачны. Из них приведу следующие. Консулат Местрий Флор заметил ему, что следует говорить не plostra, а plaustra. На другой день император, здороваясь с ним, назвал его Флавром. Одна женщина пристала к нему, заявляя, что умирает от любви к нему. Он удовлетворил ее просьбу и подарил ей за ее любезность сорок тысяч сестерциев. Когда эконом спросил его, как он прикажет записать в отчетной книге эту сумму, император отвечал: «На влюбившего в себя Веспасиана». Он умел употреблять, кстати, и греческие стихи, например, по адресу одного человека высокого роста и с непропорционально большим членом:

μαϰρὰ βιβάς, ϰραδάων δολιχόσϰιον ἒγχος[534]

.

Богатый отпущенник Церул, не желая исполнять требований фиска, объявил себя свободорожденным и, переменив свое имя, стал называться Лахетом. Веспасиан сказал про него:

ὧ Λάχης, Λάχης,
ἐπὰν ἀποϑάνῃς, αὖϑις ἐξ ἀρχῆς ἒσει
Κήρυλος[535]

.

Но главным образом он острил тогда, когда заходила речь о его не совсем честных приемах в денежных делах. Он старался ослабить какой-либо остротой возбуждение против себя и обратить его в шутку.

Один из его любимых слуг раз просил его о месте эконома для человека, которого выдавал за своего брата. Веспасиан обещал дать ответ в другой раз, а сам в это время велел позвать к себе кандидата и, взяв с него сумму, которую он обещал своему ходатаю, немедленно определил его на место. Через некоторое время слуга заспорил с императором; но последний сказал: «Ищи себе другого брата. Тот, кого ты выдаешь за своего брата, мой брат!» Раз, в дороге, он заподозрил своего кучера в том, что, соскочив якобы для ковки мулов, он в действительности хотел дать просителю время подойти к императору. Он спросил, за сколько он уговорился подковать мулов, и условился с ним, чтобы часть взятки он уделил ему. Его сын Тит стал с неудовольствием говорить ему, что он придумал брать пошлину даже за право пользования публичными клозетами. Тогда Веспасиан поднес к его носу первые вырученные за это деньги и спросил, воняют они или нет. Тот отвечал отрицательно. «Между тем это пошлина с мочи», — сказал император. К нему явилась депутация, объявившая, что ему решили на общие деньги поставить дорогую колоссальную статую. Он протянул пустую руку и сказал: «Пьедестал готов».