Жизнь двенадцати цезарей

Даже страх и непосредственная близость смерти не могли удержать его от шуток. Было замечено несколько дурных предзнаменований. Неожиданно раскрылись двери мавзолея, а на небе появилась комета. Относительно первого император заметил, что оно относится к происходившей из фамилии Августа Юлии Кальвинии, второе — относил к парфянскому царю, носившему длинные волосы. Лишь только император заболел, он сказал: «Мне кажется, я, к сожалению, становлюсь богом…»[536]

В девятое свое консульство он в Кампании почувствовал легкое нездоровье и немедленно вернулся в столицу, откуда поехал к Кутилийским водам[537] и в свое реатское поместье, где всегда проводил лето. Его болезнь усиливалась, между тем он благодаря весьма частым приемам холодной воды испортил себе желудок. Тем не менее он, как всегда, занимался государственными делами и даже лежа давал аудиенции послам. Вдруг у него открылся страшный понос, и он окончательно обессилел. «Император должен умирать стоя», — сказал он и, стараясь подняться, скончался на руках тех, кто хотел помочь ему, 23 июня, шестидесяти девяти лет, одного месяца и семи дней от рождения.

Всем известно, что он всегда глубоко верил в счастливый час рождения, как свой, так и своих детей, — несмотря на целый ряд составленных против него заговоров, он решился уверенным тоном заявить в сенате, что его наследниками будут или его сыновья, или никто! Говорят даже, он видел когда-то во сне, что посредине вестибюля палатинского дворца стоят весы, в равновесии. На одной чашке стояли Клавдий и Нерон, на другой — сам Веспасиан и его сыновья. Сон сбылся: Клавдий с Нероном царствовали столько же лет и вообще столько же времени, сколько Веспасиан с сыновьями.

Тит

Вступление. — Дружба с Британиком. — Тит как человек. — Государственная служба. — Взятие Иерусалима и возвращение в Италию. — Участие в управлении государством. — Пороки и преступления. — Нравственное возрождение. — Милосердие императора Тита. — Бедствия империи. — Болезнь императора и его кончина.

Тит, удержавший родовое имя отца[538], назывался «любовью и утешением человеческого рода», — в такой степени ему удалось заслужить всеобщее расположение к себе. Быть может, причиной тому были его природные качества, а быть может, его искусство или счастье. Он заслужил любовь тогда, когда это было всего труднее, — на престоле, между тем как частным человеком и даже тогда, как его отец был уже императором, все не только порицали его, но и ненавидели!

Он родился 30 декабря, в год, отмеченный смертью Гая, неподалеку от Септизония[539], в бедном доме, в крошечной и темной комнатке. Она уцелела, и ее показывают до сих пор. Воспитывался он во дворце вместе с Британиком, причем они проходили одни и те же предметы, под руководством тех же учителей. Говорят, в это время отпущенник Клавдия Нарцисс пригласил одного физиогномиста взглянуть на Британика. Тот весьма решительно заявил, что Британик, в противоположность стоявшему возле Титу, никогда не будет императором. Они очень любили друг друга, так что, когда Британика отравили, и лежавший возле Тит, говорят, попробовал яду, за что и поплатился продолжительной и тяжелой болезнью. В память всего этого Тит впоследствии поставил Британику золотую статую во дворце и освятил другую — конную — из слоновой кости. Ее и теперь носят в торжественной процессии в цирке.

Его выдающиеся телесные и душевные качества давали знать о себе еще в детстве и продолжали развиваться все более и более с течением времени. Он был очень красив, причем грация соединялась в его красоте с величием, и отличался замечательной силой, хотя, при невысоком росте, имел несколько выпятившийся живот. У него была необыкновенная память, и притом способность ко всем искусствам, военным и гражданским. Владеть оружием и ездить верхом он умел в совершенстве, так же как легко сочинял речи и стихи по-латыни и по-гречески и без труда говорил даже экспромтом. Его нельзя было назвать невеждой и в музыке, — он пел и играл на кифаре, приятно и не без таланта. От многих я слышал, что он знал и стенографию, и устраивал для шутки и забавы состязания в ней со своими писцами, кроме того, подстраивался под любую руку, стоило ему только раз увидеть чужой почерк, поэтому нередко заявлял, что из него мог бы выйти замечательный подделыватель духовных завещаний.

Он служил военным трибуном в Германии и Британии, проявляя себя усердным служакой и не менее бескорыстным человеком, что видно из множества его статуй и бюстов с соответствующими надписями, поставленных в обеих провинциях.