Жизнь двенадцати цезарей

Известный развратник Лициний Муциан, полагаясь на оказанные им услуги[528], не отдавал ему должного почтения; но император выразил свое неудовольствие исключительно в четырех стенах и в умеренной форме. Так, жалуясь на это в присутствии одного из общих приятелей, он прибавил: «Ведь я все-таки мужчина!» Сальвия Либерала он даже похвалил, когда тот, защищая в суде одного богача, позволил себе сказать: «Что нам император, если у Гиппарха сто миллионов сестерциев?!» Киник Деметрий, встретившийся с ним в дороге уже после своего осуждения, не только не удостоил его вставания или приветствия, но даже послал ему вслед какое-то ругательство. Император ограничился тем, что назвал его собакой[529].

Он никогда не помнил нанесенных ему оскорблений и вражды и не мстил за них. Например, он не только сыграл великолепнейшую свадьбу дочери своего врага, Вителлия, но и дал за ней хорошее приданое. При Нероне ему запретили являться ко двору, и он испуганно спрашивал, что ему делать или куда идти. Тогда один из придворных, прогоняя его, велел ему отправиться в Морбовию[530]. Впоследствии тот же придворный стал просить у него прощения. Веспасиан выразил свое неудовольствие исключительно словами — он ответил ему почти тем же количеством слов и почти той же фразой. Когда ему советовали убить кого-либо, внушая подозрение против него или запугивая его, императора, он был вполне далек от этой мысли. Его приятели советовали ему остерегаться Меттия Помпузиана, которому, по общему мнению, было суждено сделаться императором, на основании его гороскопа; но он, в заключение, сделал его консулом, ручаясь, что Меттий рано или поздно вспомнит об оказанной ему милости.

Трудно найти человека, которого он наказал бы без суда. Если такие случаи и происходили, то разве в его отсутствие, без его ведома, или, по крайней мере, помимо его воли и путем обмана. По возвращении Веспасиана из Сирии один только Гельвидий Приск[531] приветствовал его, как частного человека. Во время отправления им должности претора он во всех своих эдиктах непочтительно пропускал его имя. Император вспылил тогда лишь, когда Гельвидий своей в высшей степени грубой бранью чуть не заставил его замолчать. Но и его Веспасиан сначала отправил в ссылку и только после велел казнить. Тем не менее он принял все меры, горячо желая спасти ему жизнь. Он послал приказание вернуть исполнителей казней и спас бы Гельвидия, если б его не обманули, заявив, что того успели казнить. Но он никогда не радовался ничьей смерти и плакал даже по казненным справедливо и жалел их.

В нем был только один недостаток, который заслуженно ставят ему в вину, — он любил деньги. Не довольствуясь восстановлением налогов, отмененных в царствование Гальбы, он ввел новые, притом тяжелые. Налоги в провинциях были увеличены, а в некоторых случаях даже удвоены; затем император публично обделывал такие коммерческие дела, которых должен был бы стыдиться и частный человек, например, скупал товар исключительно для того, чтобы перепродавать его потом с барышом. Он не постеснялся продавать даже общественные должности кандидатам и оправдательные приговоры подсудимым, правым и виноватым, без разбору. Говорят, он нередко давал высшие должности самым вороватым из прокураторов, с целью вынести им обвинительный приговор, когда они еще больше разбогатеют. В публике рассказывали, что он поступает с ними, как с губками, — дает им набрать воды, пока они сухи, а когда они станут мокрыми, выжимает их…

По словам некоторых, он отличался необычайной алчностью от природы. Один старик-пастух упрекал его в том в лицо. Веспасиан отказался, уже императором, даром отпустить его на волю, о чем умолял старик. Тогда последний громко сказал: «Лисица меняет шерсть, не нравы». Другие, напротив, думают, что он вынужден был прибегать к добыванию и выжиманию денег вследствие полного истощения Государственного казначейства. В самом начале своего царствования он заявил, говоря о казначействе, что для поправления финансов государства необходимо сорок миллиардов сестерциев. По-видимому, это была правда, так как беззастенчиво собранными деньгами Веспасиан распорядился превосходно.

Он отличался щедростью к лицам всех классов — сенаторам пополнил недостающее до ценза, бедным консуларам назначил ежегодную пенсию в пятьсот тысяч сестерциев и возобновил в лучшем против прежнего виде множество городов империи, разрушенных землетрясением или пострадавших от пожара.

К ученым или художникам он относился едва ли не с особенным вниманием. Он первый приказал выдавать жалованье из казны, по сто тысяч сестерциев ежегодно, римским и греческим риторам. Выдающиеся поэты и художники получили крупные суммы и щедрые награды, среди них реставратор статуи Косской Афродиты[532] и Родосского Колосса. Один инженер, вызвавшийся перевезти в Капитолий с ничтожными издержками несколько огромных колонн, был богато награжден за свою изобретательность; но император не позволил ему осуществить его проект, сказав, что просит у него разрешения дать хлеба простому народу.