Жизнь евреев в России

В 1799 году Павел I повелел Державину отправиться в Шклов, чтобы на месте рассмотреть, насколько были основательны жалобы на самовластные поступки известного генерала Зорича, владельца Шклова, против евреев и прочих жителей. Здесь Державин, узнав о серьезных претензиях к Зоричу со стороны крестьян и других обывателей-христиан, смутился: принимать ли такие жалобы. Он обратился за разъяснением в Петербург: «Велено мне принимать жалобы на г-на Зорича от евреев и прочих людей, в Белорусской губернии жительствующих, но не сказано именно от его подданных, то, в противность законов, принимать их я не осмелился». И вот из ответа генерал-прокурора оказалось, что, вопреки первоначальному высочайшему повелению, данному Державину, было признано нежелательным принимать жалобы не только от крестьян, но даже и от других свободных обывателей, кроме одних только евреев. «Государь Император, – писал генерал-прокурор Державину, – повелеть соизволил: 1) чтобы ваше превосходительство, держась точной силы высочайшего указа, единственным предметом отправления вашего поставили исследование жалоб, приносимых от евреев на притеснения Зорича… 3) жалобы крестьян на их помещика, составляя для вас обстоятельство побочное, не могут быть вами принимаемы, тем более что… пример их может произвести волнование».

Этот эпизод и послужил руководящей нитью для Державина, когда в следующем году государь поручил ему позаботиться о благополучии белорусских крестьян; их бедность вызывалась общими условиями их жизни, не подлежавшими изменению; следовательно, оставалось направить внимание туда, где ожидалось меньше всего сопротивления, – в сторону евреев. Державин, первый выработавший проект еврейской реформы, так и поступил. С этой позиции он взглянул, между прочим, и на пребывание евреев в селах и деревнях.

Опасение коснуться устоев крестьянской жизни, крепко, как хотели тогда думать, державшейся властью помещиков, было столь сильно, что даже такой вдумчивый и самостоятельный администратор, как литовский губернатор Фризель, понявший, что корни крестьянских бедствий не таятся в евреях, с большой тревогой предложил меры для поднятия благосостояния крестьян: «Как приведение в действие сего намерения может иногда сей непросвещенной части народа внушить более покушений искать себе свободы, нежели дозволить ему можно пользоваться оною, в таком случае нужно поступить со всей осторожностью, чтобы выгоды крестьянам и всё, что служить может к облегчению их жребия, не единовременно, но частями доставляемо было».

Страх пред покушением крепостных крестьян «искать себе свободы» обессилил, исказил и деятельность Еврейского комитета, образованного в 1802 году для разработки еврейской реформы, несмотря на то, что в нем принимали участие такие люди, единомышленники и друзья молодого, либерального в то время императора Александра I, как

Адам Чарторыжский и граф Кочубей, секретарем которого состоял быстро выдвигавшийся Сперанский.

Приступая к еврейской реформе, комитет был полон благих намерений. Когда весть об учреждении его вызвала тревожное настроение в еврейском населении, Кочубей сообщил губернаторам высочайшее повеление, чтобы они «кагалам и прочим еврейским обществам объявили бы и истолковали, что при учреждении комитета о рассмотрении их (евреев) дел никак не было в намерении стеснить их состояние или умалить существенные их выгоды; но, напротив, предполагается доставить им лучшее устройство и спокойствие, а потому, чтоб не развлекались ложными слухами, к ним доходящими, <…> в твердой уверенности к правительству, пользу их назидающему».

А затем, после ряда совещаний, комитет занес (20 сентября 1803 г.) в журнал следующие строки, достойные истинно государственного пера: