Правда, эта междоусобная борьба – не во имя справедливости к евреям, а из личных интересов – была по необходимости прервана, когда 21 апреля того же года Варшава была занята австрийцами; пред лицом этого врага варшавское правительство оказалось не столь сильным, как пред группой обывателей-евреев. Но когда, помощью Наполеона, Варшава вновь перешла к полякам, выселение евреев из запретных улиц стало как бы важнейшей государственной задачей. В защиту евреев выступили христиане, заинтересованные в том, чтобы евреи по-прежнему занимали помещения в их домах, но муниципалитет воспротивился подобным домогательствам, подчеркивая, что эти христиане преследуют лишь личные цели. Видные местные евреи представили королю ходатайство хотя бы об отсрочке выселения: «В отношении общественных обязанностей, – говорили они, – нас признают гражданами и в то же время считают недостойными пользоваться благами законов». Однако ограничительные правила были сохранены в силе и даже усугублены: на запретных улицах было возбранено не только жить, но и содержать лавки; угловые дома, выходящие одной стороной на запретную, а другой – на доступную улицу, были объявлены закрытыми для евреев. Это вызвало новый протест со стороны домохозяев, которые, в ожидании нанимателей-евреев, приспособили свои здания к условиям, специально установленным для евреев; в виду этого дома были разделены на две части: дозволенную и недозволенную для сдачи в наем евреям.
Все эти ограничения были не только подтверждены, но даже расширены русской властью. Мотивируя тем, что некоторые населенные евреями улицы не соответствуют, по своему внешнему виду, близ расположенному Саксонскому саду, служащему лучшим местом для гуляний, наместник предложил императору Александру I причислить их, а также другие центральные улицы, к запретным частям города, что и было санкционировано.
И опять домовладельцы, которым предстояло лишиться жильцов, обратились к государю с просьбой не выселять евреев: если вопрос идет о чистоте улиц, они сами сделаюсь всё необходимое. Сами же евреи просили государя (1823 г.) об отсрочке нового закона на десять лет, указывая, что если новый закон имеет целью побудить евреев приобретать или строить новые дома, то нужно дать на это время; но государь отклонил ходатайство. Когда срок приблизился, домовладельцы стали просить государя оставить евреев хотя бы еще на одну зиму, и государь поручил наместнику высказать свои соображения. Но тут вмешались в дело те домовладельцы доступных для еврейского населения улиц, которые, предвидя, что выселенные евреи по необходимости направятся к ним, сделали нужные приготовления в своих домах – они умоляли правительство не лишать их давно ожидаемых жильцов, и к этому ходатайству об оставлении в силе указа о выселении присоединились и сами евреи, именно те, которые владели домами: в их интересах было, чтобы евреи с запретных улиц переселились в их район. Несколько позже, «принимая в соображение, что часть улицы Хмельной, от Нового Света до Братской, как значительно уже застроенная, может быть причислена к разряду главных, а по близости к железной дороге постепенно еще будет принимать лучший вид», Совет Управления (1847 г.) причислил и эту улицу к запретным.
Вообще ни один еврей не мог поселиться в Варшаве без специального разрешения правительственной комиссии внутренних дел, а такое разрешение получали лишь те, кто владел капиталом в 60 тысяч злотых, обязывался строить каменный дом и т. п.
Особая стеснительная мера была установлена для евреев, прибывавших сюда на время, в виде так называемого «билетного сбора» (Tagzettel); сбор шел значительнейшей частью в кассу города, кое-что поступало в пользу еврейских училищ. Пропускные билеты продавались на заставе; кто оставался несколько дней, должен был брать ежедневно такие билеты в городской ратуше. Билет был действителен с 12 часов ночи на одни сутки; чтобы пробыть хотя бы лишний час, надо было брать новый билет. Варшавские евреи при выходе из города, во избежание уплаты сбора, снабжались у рогатки знаками, отбиравшимися при возвращении домой.