Жизнь и слово

…Пушкин, по словам Даля, является в Оренбург «нежданный и нечаянный». Между тем поэт еще летом ходатайствует о разрешении ему поездки в восточные губернии. Тут же следует запрос: «Его величество изъявил высочайшую свою волю знать, что побуждает вас к поездке в Оренбург и Казань?» Пушкин отвечает уклончиво: «Это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани…» Едва получив высочайшее дозволение, он отправляется в путь. Пугачев, новый его герой, манит поэта — уже в Нижнем Новгороде, в Казани и Симбирске он разыскивает и расспрашивает стариков, очевидцев восстания, — Пугачев манит его и манит свобода: царь Пушкину четыре месяца свободы отвалил, дозволил оставить занятия, на поэта «возложенные». Пушкин в дальний путь не только Пугачеву навстречу — навстречу свободе бросается.

Он путешествует стремительно: 17 августа выезжает из Петербурга, 20-го он в Торжке, 21-го в Павловске, 23-го в Яропольце, 25-го в Москве (прожил здесь несколько дней), 2 сентября он в Нижнем, с 5-го по 8-е в Казани, 10-го в Симбирске (отсюда ездил в имение братьев Языковых — оно в шестидесяти пяти верстах от города; поэта Николая Языкова дома не застал и вместо записки алмазным перстнем вырезал свое имя на оконном стекле), из Симбирска он выезжает дважды (заяц перебежал ему дорогу — «дорого бы дал я, чтобы быть борзой собакой; уж этого зайца я бы отыскал», — на третьей станции не оказалось лошадей, он вернулся), наконец, 18 сентября он достигает цели — прибывает в Оренбург.

Пушкин мчится, обгоняя секретные предписания, в которых (цена воли государевой, государем данной воли) указывается, что с ним, с Пушкиным, по его прибытии в то или иное место делать надо. (Через месяц после отъезда поэта из Оренбурга туда придет «Дело № 78. Секретное»: «Об учреждении тайного полицейского надзора за прибывшим временно в Оренбург поэтом титулярным советником Пушкиным».) Впрочем, одна бумага все же Пушкина догоняет: негласное предупреждение, посланное нижегородским военным губернатором оренбургскому, о том, что-де литературные занятия только предлог, на самом же деле титулярному советнику Пушкину приказано ревизовать секретно действия губернских чиновников; еще одна тропа к анекдоту, подаренному Пушкиным через несколько лет Гоголю.

Ах, да что ему предписания и бумаги, главное — Пугачев и свобода! А тут еще осень, сухая и прохладная, и мечта забраться в Болдино на обратном пути. Пушкин оживлен, весел, разговорчив; его будоражит тысячеверстное путешествие, осень будоражит. Настает его пора, он чувствует: сердце колотится порывисто, чуть-чуть кружится голова, немеют кончики пальцев. Ощущения обострены: приложит ухо к земле — услышит, как трава растет. «Уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой. А уж чувствую, что дурь на меня находит — я и в коляске сочиняю, что ж будет в посте-ле?..» Это Пушкин пишет жене 19 сентября 1833 года.

19 сентября 1833 года Даль и Пушкин едут из Оренбурга в Бердскую слободу, бывшую пугачевскую ставку, — «мятежную слободу», как говорится в «Капитанской дочке».

Даль расскажет позже, что «толковал» Пушкину, «сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга Пугачевым; указывал на Георгиевскую колокольню в предместии, куда Пугачев поднял было пушку, чтобы обстреливать город, на остатки земляных работ между Орских и Сакмарских ворот, приписываемых преданием Пугачеву, на зауральскую рощу, откуда вор пытался ворваться по льду в крепость, открытую с этой стороны; говорил о незадолго умершем здесь священнике, которого отец высек за то, что мальчик бегал на улицу собирать пятаки, коими Пугач сделал несколько выстрелов в город вместо картечи, о так называемом секретаре Пугачева Сычугове, в то время еще живом, и о бердинских старухах, которые помнят еще «золотые» палаты Пугача, то есть обитую медною латунью избу». Семь верст до Бердской слободы — недолгий путь: коляска катится резво.

Задыхаясь свежим степным воздухом, от которого, как от ключевой воды, ломит зубы, Пушкин тормошит Даля:

— Я на вашем месте сейчас бы написал роман; вы не поверите, как мне хочется написать роман; у меня начато их три!..

Далю передается волнение Пушкина; глаза у Пушкина потемнели, блестят.

— О, вы увидите: я еще много сделаю!..

Пушкин пробудет в Болдине шесть недель, завершит «Историю Пугачева», напишет «Медного всадника», «Пиковую даму», новые сказки — вторая Болдинская осень. Даль хорошо запомнит это пушкинское: «Я еще много сделаю!..»

19 сентября 1833 года. Впереди у Пушкина 3 года 4 месяца и 10 дней.

— Хотите, я расскажу вам сказку? — вдруг спрашивает Пушкин. — Расскажу так, как услышал.

Весело щеголяя, он пересыпает речь татарскими словами. Видно, сказку в самом деле узнал недавно: проезжая по местам Пугачевского восстания, он слушал песни и сказки, татарские, калмыцкие, башкирские, казацкие.

(Через три года Даль прочитает в «Капитанской дочке»: Пугачев с Гриневым едут из Бердской слободы в Белогорскую крепость; по дороге Пугачев рассказывает сказку об орле и вороне, которую слышал от старой калмычки.)