Жизнь и слово

Уральские казаки промышляют рыбу. У каждого казака свой долбленый челнок — бударка — легкий и ходкий; им правят с помощью одного короткого весла. На красную рыбу заведена особая сеть — ярыга, шести саженей длиной и четырех высотой, или, как здесь говорят, «стеной». Если ловко и с умом выкинешь ярыгу, достанешь осетра; громадина осетр тяжело бьется о борта, качает бударку; его глушат ударом по голове — чекушат, — приговаривая почему-то не «хороша рыба», а «хорош зверь».

По взморью для ловли красной рыбы ставят ахан — сеть о двойном полотне; одном мелком, неводном, — с ячеями в вершок, а другом редком, режею, — с ячеями в четверть; проткнувшись в режею и упершись в стену, рыба поворачивается, играя плеском (хвостом), и запутывается. Аханы ставят на кольях, отвесно к берегу, в несколько порядков (выбивают порядки), зимою и летом, особенно в ту пору, когда рыба идет к устьям рек метать икру. Для белуги пряжа (дель) берется толще и ячеи делаются реже. Аханами же окидывают на Каспии и тюленьи косяки.

На реке зимой первым делом ищут ятовь — омут, в который красная рыба ложится на зимовку; она лежит тесно, один ряд на другом, как в бочке. Казак стальной пешней в три маха просекает двенадцативершковый лед, опускает в прорубь длинный багор и щупает им дно, поддевая рыбу. Белуги попадаются такие, что одному и не вытянуть; пока тащит ее казак, льдина раз-другой перевернется под ним, окунется казак в жгучую воду, а тащит. И холод не берет — на морозе, в одной мокрой рубахе, казак только потеет упарившись. Приезжие купцы в тяжелых шубах прохаживаются по берегу; взвалят в caни шести- или осьмипудовую рыбину, повезут в Саратов, в Москву или Питер. Казак пересчитывает деньжонки, завязывает в платок — хлеб ныне дорог: рубль семь гривен за пуд…

Простые казаки и рыбу едят простую, черную; красная же — белуга, севрюга, осетр — им «пе по рылу»; на столе у казака полгода пустые щи да постная каша. Хорошо еще, что здесь свято соблюдают посты — «Нужда и в велик день постится». В походы казаки берут с собой кокурки — хлебцы с запеченным внутри яйцом.

К походам уральцы привычны, собираются быстро: винтовку на плечо, саблю на бок, пику в руки, сам на коня. Случается, требуют уральцев и в дальние походы, по чаще вскидываются казаки по тревоге, когда по берегу Урала запылают ярким пламенем маяки — шесты, обвитые камышом и соломой.

…Лежит на ладони пушкинский перстень: светится зеленый камень — изумруд, тяжелый, теплый металл греет руку… «Запасов для повести или романа» в самом деле хоть отбавляй, но не пишутся ни роман, ни повесть. Пушкин пять дней провел в Оренбургском крае — и под пером его родились живые и пленительные образы «Капитанской дочки». Даль годами изучает лица, характеры, язык, быт и нравы, в дальнем и тогда неведомом краю сложившиеся, но роман не получается. Все, что узнает, укладывает в два десятка страниц точного текста под названием «Уральский казак» («Это не повесть и не рассуждение о том о сем, а очерк, и притом мастерски написанный», — тотчас определяет Белинский).

Завещанный роман не получается, зато получается новый, интересный и непохожий на других писатель — многие рассказы его, по словам того же Белинского, «обогащают вас такими знаниями, которые, вне этих рассказов, не всегда можно приобрести и побывавши там, где бывал Даль». В этих рассказах «замечательное дарование» соседствует с «прилежной наблюдательностью» и «многосторонней житейской опытностью автора, человека бывалого и коротко ознакомившегося с бытом России почти на всех концах ее» (все того же Белинского слова).

Писатель Даль (Казак Луганский) и в оренбургские годы, и после, живя в столице, будет писать не одни очерки и, хотя романа не сочинит, произведет на свет множество рассказов и повестей (Полное собрание сочинений — на самом-то деле и не полное — десять томов!). Он не будет пренебрегать занимательным сюжетом, неожиданным положением, необычным характером — недаром одно из собраний своих сочинений назовет «Были и небылицы»; но сюжет в повестях и рассказах Даля часто расползается, повествование затягивается, герои его, написанные подчас сочно и уж наверняка точно, привлекая к себе внимание читателя, странно не задерживаются в памяти, не становятся нарицательными. Сила, значение повестей и рассказов Даля, их успех (а успех был, и немалый) — не от занятности сюжета, не от мастерства повествования, не от глубины раскрытия образа; сила и значение прозы Даля — в точности и меткости взгляда, в завлекательной подробности картин, в достоверности наблюдений. В самых затейливых Далевых небылицах всего интереснее быль. Недаром говорится: «Быль — трава, небыль — вода».

ОТНОШЕНИЯ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА