Жизнь и слово

Перед ним площадь, окруженная белыми глиняными домами с плоскими кровлями (попадаются и деревянные избы с высокими тесовыми крышами); обыватели лениво расположились на завалинках и вдоль заборов, прячутся в тени; только мальчики, не страшась солнцепека, играют в «альчи» — так именуют здесь бабки. Из-за высокого забора слышится негромкая песня. «Хороша наша деревня», — заводит молодой казак даже не весело, а словно безразлично:

Хороша наша деревня, только улица грязна,
Хороши наши ребята, только славушка худа.

«Это правда, это правда, это правда все была», — подхватывают там, за высоким забором другие молодые голоса. Даль улыбается, песня кажется ему веселой.

Только славушка худа, не пускают никуда.
Величают нас ворами да разбойниками.
Это правда, это правда, это правда все была…

А правда была такая: власти вот уже три десятилетия пытаются покончить с казачьим особенным укладом жизни и службы — хотят отменить «наемку», то есть вызов в походы охотников, хотят всех служивых одеть в одинаковую форму; уральцы же упираются — если общая форма и без «наемки», общая служба, так это все равно, что регулярное войско, а они не солдаты, они — казаки. В станицах закрывают старообрядческие часовни и скиты, власти требуют от казаков строгого исполнения обрядов православной церкви. В раскольничьей пословице говорится: «Не та вера правее, которая мучит, а та, которую мучат». Детей тайно перекрещивают, молодых перевенчивают по-своему, живут не по указке назначенных начальством попов, а по благословению родительскому, роль мученическая придает старой вере особую силу. «Неудовольствие» тлеет в казачестве, грозит обернуться «волнением», любой повод может вздуть пламя.

Казакам нравится губернаторский чиновник особых поручений — господин рассудительный, приходит с добром, при решении дел выказывает себя человеком беспристрастным и справедливым.

Один здешний служивый поучал Даля, когда тот впервые собирался в объезд казачьих крепостей и станиц: уральцев-де надо сечь из десяти семерых, иначе толку не добьешься. Даль сокрушенно качает головой: послушайся этакого советчика — впрямь из-за мелочи какой-нибудь вызовешь бунт.

Он сидит на мягком войлоке, пьет чай с каймаком, вполуха внимает озорной песне.

Мы не воры, мы не воры не разбойники,
Мы уральские казаки — рыболовщички…

Долго ли было до пожара, а вот он, Даль, опять все сгладил да уладил миром: «Худое молчанье лучше доброго ворчанья».

Даль потягивает не спеша крепкий сладкий чай с густыми сливками, смотрит на пустую площадь, на сонных людей, покойно развалившихся в тени навесов и заборов, на мальчиков, бросающих бабки среди пыльной улицы, заросшей по сторонам, ближе к ряду домов, невысокой, редкой травой, — но что-то его томит, тревожит, в веселой песне, вдруг чудится ему, таятся насмешка и угроза, в памяти царапаются иные пословицы. «Долго молчали, да звонко заговорили…»

Владимир Иванович посылает знакомым шутливую картинку: лист бумаги рассекает прямой чертой пополам, сверху надписывает: «Небо», снизу: «Земля» — «вот вам вид нашей природы…» В письмах сообщает радостно: «Лето провел в степи, сделал верхом я 1500 верст»; и еще: «Живу опять на кочевье, где так хорошо, так хорошо, что не расстался бы…» Простор!..

Но степь не земля и небо, разделенные линией горизонта: под просторным небом на просторной земле живут люди — кочуют аулы, кони скачут, несут на себе неутомимых наездников и смуглых женщин, которые в седле не отстают от мужчин. Люди здесь долго смотрят на звезды, угадывая, сулит ли удачу завтрашний день; здесь товарищи подают друг другу сразу обо руки; здесь говорят: «Джигит — брат джигиту». II еще: «Если нечем угощать гостя, угости его хорошей беседой». Здесь говорят также: «Гость сидит мало, да замечает много».

Далю, даже голодному, хорошая беседа нужнее самых жирных кусков в котле: Даль и в степи не расстается с тетрадками, слушает и замечает — это главное в его жизни. «Мать дороги — копыта, мать разговоров — уши», — говорят казахи, они дорожат пословицей не меньше, чем костромской или рязанский мужик-балагур: «В пословице — красота речи, в бороде — красота лица».

Здесь говорят также: счастье приносит белая рогатая змейка — шамран; нужно только не испугаться и расстелить у нее на пути новый платок; шамран переползет через платок и скинет свой рог; его надо подобрать и спрятать — тогда будет много верблюдов, коней и овец, будут кожи и сафьяны, шерсть, мясо, пузатые турсукис кумысом. Но белая змейка редко приползает к бедняку.

Даль знает Инсенгильди Янмурзина, у которого двенадцать тысяч коней, многие тысячи верблюдов, бессчетно овец, но Даль видит семейства, которые владеют одной козой — питаются ее молоком, а двигаясь по степи, вьючат на козу свой жалкий скарб.