Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)

СТРАННЫЕ все-таки бывают сближения. Тогда руками одних православных священнослужителей закрывались храмы, где служили другие (что не помешает власти очень скоро отправить вослед вторым и первых – к 1939 году на свободе осталось всего четыре правящих епископа, включая «местоблюстителя»). Сегодня можно изгнать из соседнего с кафедральным собором Костромы здания картинную галерею, потому что некогда это был монастырский корпус; я, по сути, волен делать с храмом XVIII века все что угодно – уничтожить стенопись, изменить форму куполов, залить битумом старинный чугунный пол, положить сверху линолеум (дешево, тепло и очень легко мыть), как многие собратья и поступают, потому что благодетельная власть возражать не станет.

Все мы, нынешние священнослужители, изначально согласились на одно условие – не руководствоваться законом, ни законом церковным, ни законом гражданским. Действовавшее до недавних пор законодательство 1929 года о «религиозных объединениях», мягко говоря, было далеко от идеала. Но еще хуже, что его никто и никогда не соблюдал и не собирался соблюдать (например, по букве его Церковь как единая организация не имела формального статуса юридического лица, не могла обладать своими счетами в банке и уж никоим образом – делать оттуда миллионные взносы в чуждые ее духу фонды): «полюбовное согласие» с властью перевешивало все прочие соображения. Нечего говорить о церковном праве – никем не отмененные решения того же Поместного Собора 1917–1918 годов даже не поминались ни в 1943, ни в 1945, ни в 1971 годах, когда Церковь должна была решать свои важнейшие организационные проблемы.

Решениями Собора руководствовались современники и единомышленники епископа Андрея, авторы так называемого Соловецкого послания (составлено в 1926–1927 годах сосланными на Соловки оппонентами тогдашнего курса церковно-государственной «симфонии»), подчеркивая, что согласно своему вероучению Церковь «всегда сторонилась политики и оставалась послушной государству во всем, что не касалось веры. Оттого внутренне чуждая правительству в древнеримской империи или в недавней Турции, она могла оставаться и действительно оставалась лояльной в гражданском отношении. Но и современное государство со своей стороны не может требовать от нее ничего большего. В противоположность старым политическим теориям, считавшим необходимым для внутреннего скрепления политических объединений религиозное единодушие граждан, оно не признает последнего важным в этом отношении, решительно заявляет, что не нуждается в содействии Церкви в достижении им поставленных задач и предоставляет гражданам полную религиозную свободу… Свое собственное отношение к государственной власти Церковь основывает на полном и последовательном проведении в жизнь принципа раздельности Церкви и государства… Церковь как в своей открытой деятельности, так и в своем интимном пастырском воздействии на верующих, не должна подвергать критике или порицанию гражданские мероприятия правительства, но отсюда вытекает и то, что Она не должна и одобрять их, так как не только порицание, но и одобрение правительства – есть вмешательство в политику…»

Наряду с авторами Соловецкого послания (которое стоило бы сегодня печатать как приложение к каждому молитвослову) епископ Андрей ясно осознавал, насколько затруднительно подлинное проведение в жизнь принципа «раздельности» Церкви и государства (а не декларативного «отделения»). Еще до революции он считал важнейшей предпосылкой «свободного строительства православной жизни» «материальную независимость Церкви от государства» (стр. 57–58), а во времена церковной смуты сделал очень многое для практического возрождения «основной единицы церковно-общественной жизни – прихода», независимого в материальном плане и обладающего очень широкими функциями – от «хозяйственной кооперации» (призванной эту независимость обеспечивать) до «обще-культурно-просветительной» деятельности (стр. 12, 83). Разрабатывавшиеся под его руководством в 1917–1927 годах проекты устава православных приходов и иные документы подобного рода и сегодня могли бы служить примером того, как должно решать церковно-общественные и хозяйственно-приходские проблемы, живя в XX веке, подходя к ним «с социологическими определениями» (стр. 42) и оставаясь при этом верным всем заветам Православия.