Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Она подробно рассказывала о том, что уже предпринято, и о том, что еще надо сделать Н. А. Морозову, в письме от 2 апреля 1919 г. «Сердечное Вам спасибо за Ваше милое, дружеское письмо! — писала ему Н. М. Субботина. — Не отвечала Вам так долго, занятая всякими делами и переездом в Сормово (Заводы). Теперь мы с мамой здесь водворились и немножко устроились, в перспективе предстоит организационная работа для Обсерватории сормовского Пролеткульта, я надеюсь, что она послужит переходом к переустройству и Собольковской обс[ерватории] Р[оссийского] о[бщества] л[юбителей] м[ироведения]. Пока что жить там невозможно, т[ак] к[ак] коммуна — прямо разбойники, и нас туда не пускают, но я твердо уверена, что нравственное право рано или поздно одолеет грубую силу, и сотрудничество с мироведами будет содействовать развитию и процветанию работ Собольковской обсерватории, даже м[ожет] б[ыть] целого научного института там!..»[925] И продолжала: «Теперь надо бы, чтобы Ваше об[щест]во известило Научный отдел Наркомата просвещения (Москва, Арбат, Б[ольшой] Левшинский пер[еулок]. 4) что приняла Соб[ольковскую] обс[ерваторию] в свое ведение, и просит Научный отдел выдать охранную грамоту на основании декрета об охране научных учреждений (изд. 9. XII. 1918), и на основании охранного удостов[ерения] Научного отдела, выданного мне 14 XI 1918 за № 2633, где сказано, что Обсерватория, состоящая из дерев[янного] павильона и квартиры из 6 комнат, с инструментами, книгами и личным имуществом наблюдателей, реквизиции и уплотнению не подлежит[926]»[927].

Н. М. Субботина ссылалась здесь на декрет СНК РСФСР от 5 декабря 1918 г. «Об охране научных ценностей», постановлявший следующее: «В целях охраны и предотвращения возможного уничтожения научных ценностей и правильного использования и распределения их Совет Народных Комиссаров постановляет: 1. Поручить научному отделу Народного Комиссариата просвещения принять все необходимые меры к учету и охране всех научных ценностей, находящихся на территории Российской Республики, как то: научных музеев, коллекций, кабинетов, лабораторий и сооружений, научных установок, приборов, пособий и пр., и принять их в свое непосредственное ведение или передать их в ведение соответствующих научных или научно-учебных учреждений. 2. Виновные в неисполнении постановлений научного отдела для проведения в жизнь настоящего декрета подвергаются ответственности по строгости революционных законов»[928]. Учитывая полученную каким-то образом справку, очевидную поддержку РОЛМ и строгость «революционных законов», Нина Михайловна имела полное право надеяться на благополучный исход своей борьбы. Обращаясь к Н. А. Морозову, она входила даже в мелкие детали «операции»: «Надо просить, чтобы передавая квартиру эту Н[аучный] о[тдел] подтвердил все наши права Р. О. Л. М., или взамен дало дачу в саду[929], (где Вы были в гостях у наших 2 сотрудников — ботанички и метеоролога), т[ак] к[ак] квартиру заняла коммуна, освободив дачу, где им показалось холодно и скучно! Дача эта была бы удобнее, как стоящая в стороне от коммунаров, очень грязных и неприятных соседей»[930].

Одним словом, весной 1919 г. Нина Михайловна почувствовала какую-то надежду на будущее, несмотря на все трудности предыдущих лет. «Итак, мы не унываем, — писала она Н. А. Морозову, — продолжаем свою работу временно в другом месте, надеясь на будущее и преодолеваем невзгоды настоящего. А невзгод было много: только недавно умер от с[ыпного] тифа брат папы, с к[ото]рым мы жили вместе в Москве. Чудный он был человек, и потеря была очень тяжелая… Затем маме было предъявлено требование уплатить 100 000 налога, как помещице и домохозяйке (хотя и Собольки, и дома давно конфискованы, а мама жила на моей квартире, из 3-х комнат с мебелью моей тети). Платить нам и 3 тыс[ячи] нечем, т[ак] ч[то] могут посадить кого-ниб[удь] в тюрьму… В общем преследуют нас уже 2-ой год, и надоело это до смерти!..»[931]