Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

В это время война, которая вначале, казалось бы, совсем не затронула жизнь Н. М. Субботиной, начала потихоньку вносить свои коррективы. Занятия научными исследованиями уступили место совсем другим заботам. В конце 1914 г. в Собольках был организован лазарет для раненых, в работе которого Нина Михайловна принимала самое активное участие. 3 декабря 1914 г. она сообщала Н. А. Морозову: «Сейчас я с мамой и Олей в Собольках (Можайск[ий] [уезд] Моск[овской] г[убернии]). У нас лазарет Земского союза на 30 чел[овек]. Всю зиму здесь будем. Олег в автомобильной роте, пока в П[етербурге]»[797]. Лазарет быстро увеличивался, и хлопот с ним хватало. В декабре 1914 г. Н. М. Субботина рассказывала К. А. Морозовой: «У нас лазарет увеличивается. Будет с февраля 40 чел[овек]. Пока устроила читальню и ввожу ручной труд. 13.I земство поручило делать доклад по этому поводу — предполагаем ввести работы для желающих во всех наших лазаретах… А на Р[ождество] Х[ристово] устраивали 2 спектакля и елку, совсем забегалась!»[798] 21 января 1915 г. она вновь писала К. А. Морозовой с некоторой смутной надеждой: «М[ожет] б[ыть] удастся выбраться из лазарета на недельку — приехать в П[етербург], тогда м[ожет] б[ыть] увидимся?»[799]

Рис. 37. Апрель в Собольках. Н. М. Субботина (крайняя справа). 22–26 апреля 1915 г. (Домашний архив И. Куклиной-Митиной)

Рис. 38. Лазарет в Собольках. [1915 г.] (Домашний архив И. Куклиной-Митиной)

В письме к Н. А. Морозову, которое можно приблизительно датировать концом мая — началом июня 1915 г., Н. М. Субботина продолжала эту тему: «…Мы с мамой в Собольках, наш лазарет продолжает существовать, еще я бываю в городских лазаретах, — заведую там ручным трудом: мы плетем гамаки и туфли, но сейчас кризис — нигде нет материалу или все очень дорого и не оправдывает расходов. В моем лазарете параллельно существует огород: это очень полезное и приятное занятие. Работают, кто может с удовольствием и даже приходят помогать на наш огород»[800].

Нина Михайловна все еще пыталась находить время для научных исследований, но это становилось делать все труднее и труднее. Так, неожиданно она оказалась свидетелем немецких погромов в Москве, бывших 27–29 мая 1915 г. В продолжение процитированного нами выше письма она рассказывала Николаю Александровичу Морозову: «Недавно я ездила в Москву, в ун[иверсите]т Шанявского на лекцию об целях естествознания и попала на погром. Отвратительное зрелище! Говорят, много раненых и убитых; под конец громили винные склады, (кажется и казенные) и на др[угой] день на улицах валялась масса пьяных. Около нашего дома разбили и подожгли 2 немецких фабрики, горело до 5 ч[асов] утра. На одной Мясницкой насчитали мы 42 разбитых магазина, а толпы повсюду были такие, что по дороге с Арбата я могла перебраться на <…>[801] Тверскую только около Александровского вокзала, т[о] е[сть] в самом конце улицы. На др[угой] день всюду стояли войска, с какими-то пасмурными лицами, понурые, а на углах улиц молча стоял народ — не менее пасмурный, странный…»[802]. Все это, конечно, не могло оставить Нину Михайловну равнодушной. «Ужасно, если беспорядки широко разольются и ослабят ту энергию народной души, к[оторая]рая сейчас должна быть направлена вся в одну сторону, на защиту страны! — писала она. — Приходит на мысль возможность немецкой провокации. Все это им так на руку… Как теперь Ваше здоровье? Что поделывает Кс[ения] Ал[ексеевна]? Вот бы она посмотрела, как разбивали чудные рояли Эрара или Эберга — весь тротуар был в клавишах, а из окон выбрасывали ноты и книги. Мой трам[вай] застрял в толпе против <…>[803], когда я ехала из больницы от раненого, и мне пришлось увидеть, как разбивали этот магазин»[804]. Время было тревожное, и не чувствовать эту витавшую в воздухе тревогу становилось все труднее и труднее. Тем не менее Нина Михайловна старалась сохранять присущий ей оптимизм и надеяться на лучшее. «Очень серьезную эпоху переживает наша родина (сколько Вам пришлось перевидать событий на Вашем веку!!); и не только родина, но и вся земля, — писала она Н. А. Морозову. — Не сбывается ли теперь пророчество Апокалипсиса о печатях книги времен? Не преддверие ли это великого будущего? Я верю, что после этого времени наступит светлое будущее, когда народы успокоятся и заживут светлыми идеалами, за осуществление которых выходило уже столько борцов!»[805]