Сидит в уголке красном, сопит, со рта капает: сегодня же мы будем говорить о расщеплении разума в контексте христианской традиции, возможно, затронем Китай, иудеев, быков и кошек, птиц в горних садах каменных, богов мудрости и войны, совращающих детей своих, их же и пожирающих, любящих нежно и мечущих молнии. Кто же из вас четырех, скоты, объяснит мне, что же нам делать друг с другом, кому управлять крылами, кому – лапами, а кому – до поры сидеть и помалкивать, потому что и в хлеву у каждого своё стойло, а у нас в голове истинный Вавилон и посыльные каменщиками управляют. Что же с того, например, если одному положено плетью размахивать, другому – ходить из угла в угол и думать всякое. Третий же записывает для потомков, чтобы воздали каждому по мере надобности. В-четвертых, как и сказал доктор, если бы каждый в мире для себя наконец решил, что он вообще хочет, а не юлил копчиком, мол, я сегодня Жанна д'Арк, а завтра я записана на ноготочки. То что?
Машенька смотрит на своих: что-то в них есть похожее, кроме больничных пижам в полосочку и тапочек войлочных, лица все будто давно забытые, но все же не вовсе чужие. Родственник ты мне, что ли? – тычет Машенька одному в плечо. Он же честь отдаёт, сидя, и в рот пальцем тычет. От другого – одна только тень и осталась. Соврал доктор, не пришёл всё-таки. Ладно я по дороге домой заблудилась, вы-то откуда заблудшие? Щёлкнула по носу. Ну алё. Господин президент. Как будем оправдываться?
IV. Из объяснительной оперуполномоченного
#Гусей, гражданин начальник, гусей.
#Как говорил Сутин Хаим Соломонович, великий французский художник, нищеброд и поддельный покойник, картины которого легко найти, ибо велик гуголь в своей безбрежности, да хранят его кубиты, искусство рождается в смятении, лол. Теперь зададимся вопросом: почему обязательно белая?
#В погожий день, заступив на дежурство, было мне знамение у дверей белых участка, на самом крылечке: капает с козырька на звёздочки – кап да кап – курю украдкой, как в детстве, дым густой выдыхаю в тяжёлое небо, а совсем рядом, через дорогу, по которой колесницы огненные со свистом проносятся, между красным и белым и аптекой круглосуточной, там, в саду гнилых апельсинов, между тополин и осей, стоит бык мохнатый, жует грязный весенний снег и нужду свою бычью справляет. Тогда-то я и подумал: почему обязательно белая-то? Почему одна и та же бумага, одни и те же стены, одни и те же приказы, слова одни и те же, в общем, вот это вот всё. Бросив окурок в урну, предварительно затушив о край, я вернулся через два с половиной пролёта и семь пластиковых дверей на своё рабочее место – за стол из светлого шпона с дыроколом одна штука, двумя папками: красной и синенькой; монитором samsung инв №2020 и блоком питания под, так же набором ручек и карандашей в подставке пыльного цвета, близкого к черному, и железной банкой из-под индийского чая, в которой я храню наклейки от жевательной резинки Love Is…, но это личное, ещё с детства. Я должен был работать над переданным мне оперуполномоченным Т. делом об изнасиловании гражданина И. какими-то гопниками №1043 14/37 доп. мат. 212727 по причине невозможности оперуполномоченным T. вести дело в связи с прободением язвы после отравления. Был я у вышеуказанного, наблевал мне, скотина, на плащ парадный и уснул. А мне еще детей сажать. Чем я и занимался до самого обеда.