Жизнь пяти

Но еще больше всех этих обидных взглядов Митара тронуло другое. Они так и не позволили ему проследовать за собой истинным путем52. Да что там, они остановили его у самого входа, неспешно уходящего вглубь подземелий широкого, наполненного влажным, землистым запахом и светом одиноких магических огней, коридора, по сути, даже не впустив на порог библиотеки, словно какого-то наивного, болтливого первогодку-студента…

Браза, да как они смели настолько сомневаться в нем?!

Широкие ноздри гневно раздулись, Митар шумно, недовольно выдохнул, насупив темные брови, расправив грузные, крепкие плечи, однако предупредительно смолчал, сжав в кулаки руки.

Все-таки сейчас правда была на их стороне. Ведь это они, а не он, Митар, сумели сотворить и сохранить пока единственное, устоявшие перед натиском Скейлера укрытие, невидимую крепость, чья защита надежно укрывала мглой неведения, тайной сокровенного знания и древней магией их последнюю надежду и великое желание короля. Ведь это не его соратники умирали от рук искусных, не ведающих жалости альстен-данов уводя их в ловушки и направляя своим следом по ложным, гибельным путям лабиринта Мары, ведь не его ученики без сомнений и колебаний подхватывали тяжелое знамя собственного предназначения и неминуемого рока из мертвых рук своих павших учителей, зная, что вскоре и их тоже ждет неотвратимая, неизбежная, мучительная гибель.

Так с чего они должны были вдруг раскрыть перед ним все карты? Перед ним, человеком, магом, профессором, который пока ничего не значил для их дела? Который всего лишь сумел бросить вызов собственному отцу… Всего лишь…

Сжатые в кулаки пальцы медленно раскрылись. К горлу подступил неприятный, предательски горький, липкий комок, глаза защипали навернувшиеся, соленые слезы.

Он стоял под чутким надзором их пристальных, решительных, тождественных взглядов, будто обреченный посреди проклятого круга могущественных теней, будто жертва в кольце из взведенных в изящные, упругие тетивы луков охотничьих стрел – неаккуратное движение и не будет предупреждений, неаккуратное движение и мгновенная смерть. Его дыхание тяжелое и утомленное гулким эхом отдавалось от каменной кладки стен, на мгновения разрывая царящую вокруг давящую тишину ожидания, а взгляд темных, блестящих глаз медленный, последовательный и внимательный, ответно настороженный, бесстрашно скользил от одной застывшей, обезличенной магией фигуры к другой.

Он стоял, боясь шевельнуться, хотя внутри него бушевал ураган горя, вины и сомнений, он казался стойким, бесстрашным, непоколебимым и смелым, однако желал лишь одного: покоя смерти или, быть может, искупления в забвении собственного безвозвратного падения.

Искушение лукавой, навязчивой мыслью дурманило его разум, маня сладостными миражами призрачных видений: уютом родного дома, гордой, любящей улыбкой отца, прощением и теплом их объятий, властью и почетом, которых всегда так страстно жаждало его непобежденное, неукрощенное до конца честолюбивое, горделивое сердце… и неуловимым, намеренно сокрытым, тошнотворным запахом тлена, ибо именно он составляет совесть предателей.

Браза, он так хотел, так хотел бы отдаться им, этим чарующим призывам. Глядя на темные пятна пота и крови, своей и отца, безобразными кляксами расплывающиеся по серой ткани пиджака, на всех этих окружающих его бесчувственных, осуждающе безмолвных отголосков людей, он мечтал, мечтал сдаться, забыться, вернуться к отцу, направиться вслед за ним… Ведь он всегда помнил дорогу назад, дорогу домой…

Душный, сырой воздух коридора вдруг подернулся, обдав распаленную кожу леденящей, колкой рябью реальности.

Маг возник словно из ниоткуда, без шума, без предупреждений, без знаков, как и положено появляться хранителям Мары, однако Митар отчего-то все равно, ошеломленный и обескураженный, словно вкопанный застыл на месте.

Тяжелая изумрудно-бирюзовая, отливающая даже в сумеречной тьме подземелья жемчужным перламутром невидимого света, бархатная мантия с глубоким, просторным капюшоном скрывала лицо пришедшего, скользила за ним по пыльному каменному полу, изящными, пластичными изгибами обвивая, обволакивая его прикрытые тонкой кожей высоких сапог натруженные голени. Широкие, расклешенные рукава, застывшими, почти неподвижными волнами спадали вниз, следуя едва различимым в мягком бархате ткани, плавным изгибам покатых плеч и вытянутых, чуть согнутых в локтях рук, и послушно заканчивались у самых кончиков бледных, испещренных мелкими, тонкими морщинами пальцев, почтенно сложенных в некоторое подобие арданской иртойолы, быстроходного корабля мироздания, гордо несущего вперед по волнам времени свое бесценное, тайное сокровище.