Жизнь после вечности (СИ)

Два человека с настолько обычными, невыразительными лицами, что различить их получалось только по одежде. Данькино управление?.. Данька перешел в разведку еще когда Валюшка родился. Про детали службы он не говорил, только раз обмолвился, что приказано минимизировать контакты, так что, ребята, у вас либо гости, либо я. Обычно это соревнование выигрывали гости.

Мысль про разведку она додумать не успела. Льняная Рубашка, до сих пор молчавший, метнул на стол самый страшный вопрос:

— А как давно вы видели Мещерякова?..

— Мещерякова? — будто не расслышав, переспросила Ксанка и тут же поняла, что сделала ошибку — такие переспрашивания всегда считываются как попытка потянуть время и придумать ответ. — Довольно давно. Валерия Мещерякова я видела в двадцать пятом году, с тех пор мы не встречались.

— Что же вы так, товарищ Щусь? Вместе выросли, вместе партизанили, воевали, работали, а потом просто взяли и на несколько лет расстались? Странно как-то, — продолжал Льняная Рубашка.

Ксанка подумала, что работу товарищи провели хорошую — кто-то (возможно, тот же Васютин) рассказал им не только о службе в ВЧК, но и про обстоятельства их поступления в Конармию. Был в вопросе двойной подвох — и обстоятельства Валеркиного исчезновения и его довоенная жизнь.

— Вместе мы росли с Цыганковым, — спокойно поправила Ксанка. — Мещеряков появился в нашей станице уже в войну. Насколько я знаю, он из Петрограда, сирота. Отец убит на фронте, мать умерла от чахотки.

Детали Валеркиной анкеты — хорошей, надежной анкеты, прошедшей все проверки до того как Шмеерзон начал рыться в архивах — они все заучили наизусть, еще тогда, в двадцать пятом.

— Продолжайте, — коротко сказал Серый Пиджак. — При каких обстоятельствах вы познакомились?

— Мещерякова подобрал наш отец, нашел его у железной дороги. Видимо, его выкинули из поезда.

— Что значит — подобрал?

— Как котенка, — пояснила Ксанка. — Мещеряков был болен тифом. Он умирал. Мы с братом раньше переболели, так что мы его и выхаживали.

Они переболели, мама — умерла. Заразилась, пытаясь их спасти. Чертов тиф. Чертова война. Хоть бы ее больше не было.

— В каком году?

— В начале девятнадцатого. Тогда очень много беженцев из Петрограда приехало. У нас до войны края хлебные были, вот к нам все и ехали. По старой памяти.

В лицах гражданских впервые проступило что-то человеческое.

— Нда, понятно… — произнес Серый Пиджак. — А что потом было?

— Потом мы воевали, — просто ответила Ксанка. — С двадцатого по двадцать пятый год работали с Иваном Федоровичем Смирновым. В двадцать пятом году Мещерякова, кажется, отправили в какую-то командировку. Не знаю куда, у нас не принято было о заданиях болтать.

— Что же вы, даже не поинтересовались где ваш боевой товарищ?

Ксанка пожала плечами.

— Его Иван Федорович куда-то отправил, значит, причина разглашению не подлежит.

Если они продолжат спрашивать про Валерку, придется пустить в ход тяжелую артиллерию — долгий, проникновенный и подробный рассказ про внезапно начавшиеся роды, про схватки, про то как воды отошли и рассказывать, рассказывать, рассказывать, пока ее отсюда не выгонят. Однако упоминание Смирнова как всегда сработало, направление беседы изменилось.

— С Данилой Ивановичем часто видитесь?

— Редко, — снова честно ответила Ксанка. — У него служба, у меня семья и работа.

— И где он служит? — внезапно вступил в разговор Серый Пиджак.

— Мы на эту тему никогда не говорили. Я как-то спросила, давно еще, он сказал, что это секретная информация.

— Встречаетесь где? Он к вам в гости приходит?

Кажется, они говорили не только с Васютиным, но и с соседями, рассказавшими, что у Цыганковых компании регулярно собираются. Данькина контора, точно. Удобно — одним махом двоих накрыть. И Даньку уличить в лишних контактах и ее во вранье. Однако беседа слишком легко и просто протекает, будто для отчетности спрашивают. Странно.

— Нет, мы обычно с ним вдвоем где-либо в парке гуляем. Он не любит когда людей вокруг много, а к нам с мужем часто сослуживцы в гости приходят, и его и мои.

Одна из таких встреч с Данькой была назначена на сегодняшний вечер, но упоминать об этом Ксанка не стала.

— Какая интересная фамилия — Щусь, — вдруг произнес Льняная Рубашка. — Был такой махновский командир Федос Щусь. Родственник?

Ксанка засмеялась, будто услышав удачную шутку.

— На Херсонщине каждый пятый Щусь, — беззаботно сказала она. — А наша с братом фамилия от отца, красного командира. Его в девятнадцатом году убил атаман Сидор Лютый. Мы тогда в Конармию и вступили.

Члены комиссии уважительно помолчали и вопросов больше не задавали. Кто бы ей в тот жуткий день сказал, что и своей смертью отец сумеет их с Данькой защитить!