— Что ж, товарищ Щусь, перейдем к делу. Решено поручить вам ответственнейшее задание, послужите Родине на самом важном участке. Для этого, конечно, надо будет овладеть теорией, практикой вы и без того прекрасно владеете, но, подкрепленная теорией, она будет куда более эффективна. Так что сейчас езжайте вот по этому адресу, — Серый Пиджак протянул ей лист бумаги, — оформлять документы. Пропуск на ваше имя выписан, товарищи расскажут вам о деталях.
Ксанка посмотрела на часы.
— У меня еще два часа рабочего времени.
— Уже нет. Теперь вы работаете у нас. До свидания, товарищ Щусь, — Серый Пиджак и Льняная Рубашка пожали ей руку.
Она улыбнулась на прощание и вышла в коридор, ощущая как колотится сердце и подгибаются ноги. Васютин все еще сидел в коридоре.
— Ну что там, что там?
— Сейчас и тебя вызовут… наверное.
— А что там спрашивают, Ксан? Оксана, ты куда?
— Ушла я. Насыщенной тебе половой жизни, Васютин.
Официально учреждение, куда ее направили, называлось ПросветСтройМонтаж, но, конечно, это было всего лишь название. Через два часа она уже закончила все формальности и села в трамвай. Данька должен был ее ждать на Пионерских прудах. В сумочке лежало удостоверение члена профсоюза работников легкой промышленности на имя Антонины Нечипоренко, пропуск в спецхран Библиотеки имени Ленина — тоже на имя Нечипоренко — и расписание занятий. Большая часть дисциплин называлась незамысловато: Дисциплина 1, Дисциплина 2 и так далее. Под своими именами выступали только курсы самообороны (интересно, чему учить будут, мы же их и разрабатывали), занятия в тире (а это хорошо, практики давно не было) и вольтижировка (ура!).
Людей в трамвае было мало, час пик еще не начался. Стоя на задней площадке, она смотрела в окно, но видела низкое страшное солнце, залитый кровью ковыль и слышала неровный, рваный ритм сабельного боя. Подошла кондуктор. Ксанка протянула мелочь и ссыпала сдачу в кошелек.
Вдох-выдох, все внимание на выдох, вдох-выдох, все внимание на выдох, вдох-выдох…
Надо успокоиться. Пока что расследование Шмеерзона не отыскалось, но обязательно найдется, дайте срок. Шмеерзон ведь нашел дело Михаила Евграфовича Мещерякова и Софьи Людвиговны фон Траубензее, дворян, эсеров, членов боевой группы, и, как будто этого всего недостаточно, друзей Каплан, расстрелянных в 1918 году по приговору Петроградского Реввоенкома. Семь лет спустя, но нашел.
Валерка дважды классовый враг получался. Контра в квадрате.
Они на то собрание шли, ничего не подозревая, еще над повесткой посмеялись — все, Валерка, вскрылась аморалочка-то, сейчас твоя Мезенцева жениться тебя обяжет. Если что — беги, прикроем.
Удачная шутка получилась. Смешная.
Мезенцева и вправду выступила, сразу после обличающей Валерку речи Шмеерзона. Потрясенно сообщила, что давно уже замечала у товарища Мещерякова враждебные наклонности, и глубоко, глубоко раскаивается в своей с ним интимной связи. Простите меня, товарищи, за мою наивность и классовую слепоту. Не разглядела врага. Так и сказала: врага. Враг при этих словах закаменел лицом и автоматически поправил очки на переносице. Ксанка принципиально не употребляла брань в своей речи: в эскадроне наслушалась на три жизни вперед, хватит, но теперь с удовольствием делала исключение ради Мезенцевой. После ее спича Ксанка на трибуну и вышла. Потому что поймала Валеркин взгляд — глухой и отстраненный. Он, наверное, он с таким же взглядом бильярдную взрывал, но тогда, в Крыму, весь их план был завязан на том, что Валерка взрыв переживет, а здесь он уже успел, видимо, утвердиться в мысли, что помощи ждать неоткуда и был готов идти до конца. До самого конца.
Что говорила — толком не помнила, так ей худо было, но горло еще три дня болело так, что только шептать получалось. Когда рожала она не кричала, получается, во время своего выступления голос сорвала.
Яшка топтался рядом, ожидая пока она закончит, потом мягко ее отстранил, а сам сказал с трибуны что-то вроде «Развели игры в чистоту крови, хуже беляков. Никто здесь и мизинца Валеркиного не стОит». Следующим Данька выступил со словами «Если у кого-то к моей группе вопросы — задайте их сначала мне. Я за каждого из них отвечу. Идем отсюда, Валер…»
И они ушли под полное молчание собравшихся.
Они потом уже узнали, что за Валеркой приходили той ночью, но Валерка ночевал там, где и ожидать было нельзя — на кафельном полу роддома, сообщив врачам, что гражданка под арестом, а он охраняет.