Жизнь Шарлотты Бронте

Ранней весной Хауорт был гиблым местом. Сырая погода у многих вызывала повышенную температуру, и обитатели пасторского дома страдали от этого не меньше, чем их соседи. По словам Шарлотты, «я чувствовала (жар), потому что меня часто мучила жажда и пропадал аппетит. Папа и даже Марта тоже жалуются». Эта хворь повлекла за собой хандру, и ее все больше стала страшить предполагаемая поездка в Лондон с сэром Джеймсом и леди Кэй Шаттлворт. «Я знаю, к чему это приведет и как я буду мучиться, как часто я буду чувствовать себя несчастной, какой я стану худой и изможденной. Но тот, кто избегает неудобств, никогда не достигнет победы. Если я хочу стать лучше, я должна бороться и терпеть… Сэр Джеймс был врачом и смотрит на меня глазами врача; он сразу увидел, что я не могу ни выдерживать большой нагрузки, ни переносить присутствие большого количества малознакомых людей. Я уверена, что он бы в общем понял, как быстро истощился мой запас физических сил, но никто – даже самый способный врач – не в состоянии проникнуть в это состояние глубже, чем доступно поверхностному наблюдению: лишь самому сердцу ведома его собственная горечь, телу его слабость, а разуму его усилия. Папа настойчиво убеждает меня ехать и огорчается при мысли, что я могу отказаться от поездки».

Но проявления болезни в семье становились все более явными; симптомы, видимо, обострились, а возможно и вообще были вызваны непосредственной близостью церковного кладбища, «усеянного почерневшими от дождя надгробиями». 29 апреля она пишет:

«Мы провели скверную неделю в Хауорте. Папа так и не выздоровел; ему часто особенно нехорошо по утрам, когда проявляются симптомы, замеченные мною раньше при обострении бронхита; если ему не станет значительно лучше, я ни за что не оставлю его, чтобы ехать в Лондон. Марта страдает от tic-douloureux[185], она болеет и температурит так же, как ты. У меня сильная простуда и упорно болит горло; короче говоря, всех подкосило, за исключением старушки Тэбби. Когда Х. был здесь, он жаловался на внезапную головную боль, а ночью после его отъезда у меня возникло нечто подобное, и сильная боль длилась часа три».

Через две недели она пишет:

«Я решила, что папа не достаточно здоров, чтобы оставить его, и соответственно, уговаривала сэра Джеймса и леди Кэй Шаттлворт вернуться в Лондон без меня. Предполагалось, что по дороге туда мы остановимся у их друзей и родственников, на это путешествие ушла бы неделя или даже больше. Не могу сказать, что я сожалею, что мне не пришлось испытать эти мытарства, я бы с таким же удовольствием ходила по горячим углям; но я жалею об одном великом удовольствии, которого мне теперь придется лишиться. В следующую среду в Масонском храме состоится юбилейный ужин Общества королевского литературного фонда. Секретарь Октавиан Блевитт предложил мне билет в дамскую галерею[186]. Мне бы удалось увидеть всех великих писателей и художников, собравшихся в нижнем зале, и услышать их речи; среди прочих там всегда присутствуют Теккерей и Диккенс. Но этого не будет. Не думаю, что во всем Лондоне найдется место, представляющее для меня такой же интерес».

Однако вскоре оказалось, что ей необходимо ехать в Лондон по делам, и поскольку сэр Джеймс Кэй Шаттлеворт задержался в загородном поместье из-за недомогания, она приняла приглашение миссис Смит потихоньку от всех остановиться в ее доме, пока она занимается своими делами.

В промежутке между тем, как расстроился один план и составился другой, она написала следующее письмо одному из своих литературных друзей, которых она особенно ценила[187]:

«22 мая.

Я полагала, что в этот раз сама смогу привезти «Лидер» и «Атенеум», а не посылать их по почте, но все складывается иначе. Мое путешествие в Лондон опять отсрочено, и на этот раз на неопределенный срок. Причиной является состояние здоровья сэра Джеймса Кэй Шаттлворта, и это препятствие, боюсь, быстро преодолеть невозможно… И вот я снова возвращаюсь к тихому существованию в пасторском доме Хауорта, с книгами в роли компаньонов и редкими письмами вместо посетителей; это тихая компания, но не сварливая, не вульгарная и не осуждающая.

Одно из удовольствий, которые я себе обещала, состоит в том, чтобы задать Вам несколько вопросов о «Лидере», который представляет собой интересную газету. Я хотела, помимо всего прочего, узнать у Вас настоящие имена некоторых авторов, а также о том, что пишет Льюис, кроме «Мастерской жизни». Я всегда думала, что колонка, озаглавленная «Литература», тоже его. Некоторые заметки в отделе «Открытый совет» отличаются странностью, но, мне кажется, что печатать их – справедливо и правильно. У этой газеты совершенно новая концепция, не правда ли? Я не помню, чтобы мне попадалось на глаза нечто подобное.