Читаем Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим полностью

Любовь и дрз'жба, поддержавшія его въ трудности и напряженности первыхъ литератзтрныхъ работъ, раскрыли во всей полнотѣ внутреннее содержаніе его замкнутой въ себѣ натуры. Форма, какзчо онъ придалъ своему чувству къ графинѣ Альбани, это—обломокъ былого мистицизма и средневѣковаго поклоненія Мадоннѣ; заимствована она была въ образцахъ классической поэзіи Италіи и, въ сущности, также мало мирилась съ раціонализмомъ и безвѣріемъ вѣка Просвѣщенія, какъ и съ чичисбеизмомъ итальянскаго общества; это былъ необходимый компромиссъ и нѣчто, хотя риторически искусственное, но глубоко искреннее и серьезное. Поклоненіе „Госпожѣ", ея кроткому нраву, уму и образованію, было одного происхожденія со всею литературною дѣятельностью Альфіери: оно шло изъ глубинъ его иатз'ры; оно было такою же неискоренимой потребностью, какъ трагедія его, гдѣ, воорзуженный мыслью и чзувствомъ новаго вѣка, поэтъ изливалъ въ формахъ, заимствованныхъ у древнихъ, весь пылъ негодованія, обличенія и протеста. Искусственность и надуманность являются неизбѣжнымъ послѣдствіемъ того напряженія воли, въ силу котораго работаетъ авторъ. Въ душѣ Альфіери, какъ и въ поэзіи его, какъ въ рѣзкости и жесткости его кованнаго стиха, не было непосредственнаго чувства, не было ни граціи, ни плавности, ни той широты своенравной фантазіи, которая раскрываетъ душу поэта „всѣмъ впечатлѣньямъ бытія". Его натурѣ совершенна 43'жда была та внутренне-зфавновѣшенная, какъ бы стихійная, сила, которая, незамѣтно и постепенно нарастая въ человѣкѣ, безъ принужденія и муштрованія, безъ порывовъ, сз'дорогъ и скачковъ, безъ насилованія волей и разез'дкомъ,— которая течетъ какъ рѣка, только въ силу присущей ей естественной потребности движенія. Такого природнаго творческаго дара поэтовъ „милостью Божіей" лишенъ былъ Альфіери. Импульсомъ его творчества была не стихійная сила таланта, а честолюбіе даровитаго человѣка, рѣшившаго оправдать свое самомнѣніе какъ въ своихъ глазахъ, такъ и въ глазахъ современниковъ и потомства, оправдать свободно избраннымъ служеніемъ человѣчествз'. Эта задача подняла личную его жизнь на болынзчо высотз'. Поэзія, какъ изученіе и какъ творчество, была для него школой самовоспитанія, укрѣпленія въ себѣ воли, мз'жества, гражданской добродѣтели; такое же воспитательное дѣйствіе оказывала она впослѣдствіи и на общество.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное