Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

и кончая пѣвцами исполнявшими женскія роли въ тогдашней оперѣ. Естественно, что при такихъ нравахъ ревность могла быть терпима между любовниками, но немыслима была между супругами. И потому въ глазахъ того высшаго общества, къ которому принадлежалъ гр. Альбани, ревность мужа съ его нескрываемою грз'бостыо возбуждала справедливое негодованіе, добродѣтель жены-полное недоумѣніе, а роль гр. Альфіери—общее одобреніе. Но Альфіери былъ чичисбео по неволѣ и самъ понималъ свою роль гораздо возвышеннѣе, чѣмъ свѣтское общество; да и обоихъ сзшрзтовъ положеніе претендента и иностранное происхожденіе ставило выше окрз^гжающей среды; а графиню Альбани, кромѣ того, личныя начества ума и нрава озаряли совершенно исключительнымъ ореоломъ. Перипетіи этой любви, которая долгое время должна была оставаться платонической, подробно разсказаны въ «Жизни». Отмѣтимъ въ нихъ одно: когда, по происшествіи семи лѣтъ, графиня Альбани ползшила, наконецъ, полную свободз^ и любовники очутились подъ одной кровлей, ихъ союзъ не завершился бракомъ. Въ письмахъ граф. Альбани того времени есть намеки на то, что о сЗ’пружествѣ съ поэтомъ и о возможности имѣть отъ него дѣтей она тогда помышляла. Но бракъ и семья не входили въ тотъ заранѣе зютановленный планъ жизни поэта, гражданина и патріота, по которому Альфіери строилъ свою Жизнь. Къ тому же и денежныя его дѣла не позволяли мечтать о роли отца семейства: изъ любви къ свободѣ мысли и творчества онъ отказался отъ своего состоянія въ пользу сестры и довольствовался рентою, по-лз'чаемою отъ этой сестры. Рента была хотя и значительная, но хватала только на одинокое сз^тществованіе. И у самой гр. Альбани были соображенія тоже денежныя, препятствовавшія браку. Какъ разведенная жена, а потомъ и какъ вдова претендента, она продолжала пользоваться субсидіею, которая зшлачивалась послѣднемз^- изъ Стюартовъ и которая съ новымъ ея замзокествомъ должна была прекратиться. Зависимость музы-вдохновительницы поэта отъ правительства, къ которому онъ относился враждебно и презрительно, является диссонансомъ въ жизни этого послѣдовательнаго и з’порнаго въ преслѣдованіи своихъ цѣлей идеалиста. Но онъ диссонанса не чувствуетъ. Мало того. Графиня Альбани постоянно была окружена внѣшними знаками своего мнимо-королевскаго достоинства: въ залѣ ея стоялъ тронъ, прислуга была въ королевскихъ ливреяхъ, посуда, вещи всѣ носили государственные и династическіе гербы Англіи и Стюартовъ—и этотъ мишурный блескъ 3-живался съ республиканской правдивостью и независимостью мысли и характера самаго графинѣ Альбани близкаго человѣка. Наконецъ, француженка по дз^гху и но воспитанію, она держала въ Парижѣ литературный салонъ, а вся свѣтская жизнь Парижа противна была Альфіери съ юныхъ его лѣтъ. Хотя общій дз'хъ его воззрѣній и навѣянъ былъ предреволюціонной Франціей, но идеалы его зрѣлаго возраста съ явною подражательностью классикамъ не вмѣщали всего того, чѣмъ кипѣла и волновалась францз^гз-ская мысль конца 8о-хъ годовъ того вѣка. Педантически замкнувшійся въ классикахъ, завлеченный теперь исключительно риторическою стороною гражданской доблести, которою онъ смолоду такъ пламенѣлъ, Альфіери 43'ждъ былъ области и экономическихъ вопросовъ, и философ-ски-научныхъ и, еще того болѣе, тѣхъ сантиментальнофилантропическихъ увлеченій вѣка, слезливая чувстви-тельность которыхъ не мирилась съ его высокомѣрно-сз'-ровымъ нравомъ. Паѳосъ, многорѣчивость, разносторонность, весь блескъ риторики французскихъ салонныхъ говоруновъ противенъ былъ духз»- его риторики, рѣзкой, сжатой по формѣ, обличительной и независимой по содержанію. Впрочемъ, протестъ противъ тираніи, борьба съ правительственной властью были издавна и его завѣтной мечтой; оттого, когда раздались первые громы революціи, онъ вмѣстѣ съ граф. Альбани сталъ на сторону угнетаемыхъ и притѣсняемыхъ. Онъ даже лично выступилъ на защиту народной свободы: какъ иностранецъ и человѣкъ независимый, онъ въ 1789 обратился къ Людовику XVI съ письмомъ, въ которомъ просилъ его предупредить желаніе народа, даровать ему свободу и тѣмъ прославиться на всѣ времена больше, чѣмъ когда какой-либо правитель. Взятіе Бастиліи вдохновило его на оду. Это событіе онъ считалъ концомъ революціи, также какъ и Созывъ Національнаго Собранія. Но дальнѣйшія революціонныя дѣйствія обманули ожиданія салонныхъ пророковъ и теоретиковъ народнаго освобожденія. Безпорядки продолжались: Тюльерійскій дворецъ былъ занятъ народомъ, королевское семейство посажено въ тюрьму, начиналось преслѣдованіе всѣхъ привиллегированныхъ... Свобо-долюбивомз^ поэту съ трудомъ удалось вырваться изъ предѣловъ Франціи. Это было въ 1792 годз^г.