Жизнь волшебника

– Конечно! – восклицает Смугляна, не слыша в приступе умиления его иронии. – Будь вы

знакомы, вы были бы хорошими друзьями!

О Господи, однажды она уже говорила эту глупую фразу! Кажется, о том художнике, который

ночевал у них, когда он ездил покупать дом в Выберино. Странно, однако, почему эти фразы

сходятся?

– Ой-ой только не надо так трогательно о нём. А то как бы мне сейчас не прослезиться. А по

национальности он кто? Русский?

– Русский, но, кажется, с какой-то примесью. А что?

– Жаль, что ты так ничего и не поняла. Возможно, ты снова строишь заомок на песке. Тебе нужно

прибиваться к своему. Тебе нужен татарин.

– А я с твоей теорией не согласна. Мне не важна национальность мужчины, мне важно, чтобы

меня любили.

– Кстати, о любви. Как у вас с ней? Вы уже, конечно, переспали?

– Как ты можешь так говорить – переспали? Вечно ты всё опошлишь, – шепчет она, опустив

голову.

– Понятно, – кисло усмехнувшись, говорит Роман. – Чего ж тянуть с хорошим делом… А как

теперь в этом смысле быть со мной? Ты же мне все-таки законная жена…

– Нет, лучше не надо, – даже с каким-то страхом шепчет она, выставив вперёд ладони, как

будто он уже приближается к ней.

– Ну что ты, что ты, – с мстительной улыбкой произносит Роман, – теперь мне это даже

интересно. В этом есть даже что-то пикантное: спать с женой после какого-нибудь Володи. Да и

тебе, наверное, любопытно сравнить. Зачем же лишнюю радость познания упускать?

Детей, обрадованных приездом матери, удаётся уложить не сразу. Смугляне приходится лечь

рядом с Романом, потому что другого места просто нет, на диване в комнате можно замёрзнуть.

– Ну, так что, законная жена? – шепчет он откровенно и обнажённо, но с какой-то жёлтой

иронией, наблюдая за её укладыванием, – давай-ка двигайся ближе…

Смугляна сопротивляется, но Романа это вдруг злит и возбуждает одновременно. Никогда ещё

не брал он так свою жену: её упорная холодность просто бесит, доставляя какое-то тёмное

удовольствие. Её неподатливость обычно легко плавится лаской, но в этот раз жена приятней

холодной и отдалённой. Сегодня у них не близость – ласка, а близость – отвращение и презрение.

Вот так тебе, мой святой идеал, вот так! Да, это я сам тебя толкнул, сам. Толкнул, а ты и рада –

сразу на личике какая-то особенная улыбочка заиграла, затлела тайным пламенем. Вот и получай!

Вот так! Вот так!

Никакого уважения в этой близости нет. Это похоже на не наигранное насилие. Такое у него

впервые. Но в этом тоже что-то есть…

Нина потом долго лежит, всхлипывая. Однако, жалоб и упрёков нет. Роман, освободившийся от

многодневного мужского томления, отдыхает, отвернувшись к стенке. Теперь уже вообще и

навсегда ему не нужно от неё и близости. Он получил он неё всё сразу и с большим итоговым

авансом. Пожалуй, теперь с ней покончено навсегда.

– Как нам быть с детьми? – спрашивает он обыденным тоном.

– Я заберу их с собой…

– Как это заберёшь? Тебе надо сначала у меня об этом спросить. Ведь тебе вместе с ними даже

не уехать.

– Володя приедет сюда за мной. Через неделю. За мной и за детьми.

– Ах, вот оно что. Чего же сразу не приехал?

– Его с работы не пустили.

– А может, меня испугался?

– Он не трус.

– Что ж, поглядим…

– Ты что! – вскрикивает она, вскинув голову от постели. – И не вздумай!

– Да я не о том. Зачем его-то обижать? К тому же, из-за чего? Я ему даже благодарность

напишу…

Смугляна, чувствуя его презрение как продолжение жёсткой близости, всхлипывает, но уже с

затиханием: её захватывают фантазии о приезде Володи.

Роману тоже есть о чём поразмыслить. Ситуация и впрямь необычна. Вот как бывает у людей –

сразу и всерьёз… Да уж, схлестнулись они, однако, как говорили когда-то о нём и о Тоне! И всё

уже, конечно, обдумали. Скорей всего, это они вместе решили, что сначала домой едет она, чтобы

обсудить всё с мужем и разрядить ситуацию, а потом уже – он. Кто знает, на что тут можно

501

нарваться, явившись вместе? А вдруг на крепкий и сердитый мордобой? Хотя легко ли было

Володе отпускать любимую женщину (именно любимую – а как иначе?) к мужу, который ещё имеет

право полностью на неё претендовать? Если у них и впрямь всё серьёзно, то можно представить,

как плавится сейчас его душа от разных подозрений! Ох, и учинит он ей потом допрос! И если уж

он и вправду очень любит её, то прибежит сюда ещё скорей, чем они договорились.

– Конечно, обоих детей ты не заберёшь, – рассуждает Роман. – Я ведь тоже свой голос имею.

Заберёшь Машку – она тебе будет ближе, она больше похожа на ваших. Её и родичи твои сильнее

любят. А Федька – это уже мой. Он мужик, и должен оставаться с мужиком.

Смугляна долго уговаривает отдать и сына, утверждая, что дети должны расти и воспитываться

вместе, что она сама их очень любит и что, конечно же, их полюбит и Володя. Этот нервный спор

продолжается до трёх часов.

– Короче, так, – режет, наконец, Роман, приподнявшись с постели, – вот моё последнее слово:

или ты оставляешь Федьку, или вообще никуда не едешь. Сына я тебе не отдам. Ради детей я

потерплю и тебя. А твоего весёлого, юморного Володю запущу мордой с крыльца…

– Ну уж нет, с тобой я не останусь!