Жизнь волшебника

стол. Роман подхватывает на руки Федьку и выходит. А что? Жених-то, несмотря на свою

начальную примятость, уже вроде как притёрся к ситуации – жесты раскованней, в голосе

уверенность.

– А я всё сижу там и думаю, – пытается шутить Роман, – пригласят меня на ужин или нет?

– Ро-ом, ну зачем ты так! – мягко и как-то даже незнакомо, как будто уже с чем-то перенятым от

другого мужчины, упрекает Смугляна.

А впрочем, болтать тут не обязательно. Тут интереснее молчать. Молчат и они. Только хозяину

молчать проще. Его молчание комфортней – оно с позиции сильного. Это молчание можно даже

смаковать, потому что для «молодых» оно непереносимо. Володечке, конечно, трудней всех – ему

ведь надо доказывать какое-то своё превосходство. Но как это сделать перед соперником,

которому не требуется ничего корчить из себя? Хотя, как предполагает Роман, он сейчас лишь

соответствует портрету – ведь если Нина считает Володю весёлым, то он-то наверняка

представлен скучным. Вот таким и надо быть. Он просто сидит, ест, разглядывая стёршийся

рисунок на клеёнке: надо же, эту клеёнку, кажется, постелили совсем недавно, и она была очень

яркой. И когда только успела потускнеть? А ведь если так сидеть, то за столом и вовсе как на

похоронах. Если бы не дети, на которых постоянно приходится обращать внимание, так просто

тоска тоской.

– Ну ладно, – говорит Роман, громко и намеренно «некультурно» хлебая суп, – случай-то у нас

сегодня особенный! Не грех и отметить. Нина, там в холодильнике есть бутылочка винца. Достань

– не в каждую же твою сессию такое случается…

– Роман, – тем же мягким укором отвечает Смугляна на его издёвку

– Не надо! Не доставай! – почти испуганно восклицает Володечка.

Тут же, смазывая о воздух блеск фирменных аэрофлотовских пуговиц, он пикирует к своей

сумке на полу:

– Я прихватил…

– Какой молодец! – хвалит Роман. – Она правильно рассказывала про тебя, что ты

хозяйственный и предусмотрительный… О, «Портвейн 33»! Не то, что наши «Слёзы Мичурина»,

выжатые из ранеток в Атамановке. Но нынче у нас в сельмаге, увы, другого нет.

Едва разливают вино, гость торопливо опрокидывает рюмочку и снова сминается, не зная, куда

ехать дальше. Что ж, это молчание уже помягче, но тоже приятно. Немного посмаковав и его,

Роман наливает ещё по одной. И только тут, дождавшись первого толчка алкоголя, Володечка с

засветившимися глазами и с ещё круче заторчавшим чубчиком поворачивается к хозяину, так же

безразлично хлебающему вторую тарелку супа, и вдруг успокаивает:

– Да ты не переживай. Дело-то житейское, чего там…

Тут можно бы и захохотать, да как-то не выходит. Выходит лишь усмешка. Удивительно, что в

голосе жениха отчего-то плещется снисходительность победителя. Может, охладить его лёгким

504

намёком на то, как они тут с его любимой переспали, когда она приехала? Ведь сама-то она

скромно промолчит.

– А я не переживаю, – отвечает Роман, – теперь уж, извини, твоя очередь переживать… А,

кстати, чего это вы такие скучные? Хоть бы поговорили о чём-нибудь. Поворкуйте немного, а я

послушаю.

– Нет уж, мы потом наедине с ней поворкуем, – заговорщицки улыбнувшись Роману, говорит

Володечка и вдруг ласково гладит Нину по руке.

У Романа чуть ложка не вываливается из пальцев. А Нина сидит, глядя на руку, которую гладит

Володя, так, будто она замёрзла.

– Послушай-ка, – говорит Роман, обращаясь к жене, словно гостя здесь нет, – а ведь тебя

ожидают неприятности. Он же совсем не умеет пить. Хлопнул две рюмашки какого-то жалкого

винишка и уже нюх потерял: не соображает, где сидит и что говорит.

– Нет, Володя, ты бы правда… – смущённо шепчет Смугляна, освобождая руку.

И тут жениха словно прорывает. Он вспоминает по этому случаю анекдот. А потом другой. А

потом и вовсе рассказывает один за другим. Анекдоты, вроде бы, смешные, но никто не смеётся. И

почему-то чем больше этих смешных анекдотов, тем тяжелее на душе. От гостя уже просто мутит.

Нина поглядывает на Романа с виноватой улыбкой. «Что ж поделаешь, – словно говорит она

своим взглядом, – вот такой он у меня болтунишка и есть». Ох, дурочка ты дурочка… По хорошему-

то надо бы взять и выкинуть этого жениха куда-нибудь за штакетник, а потом объяснить тебе, кто

он такой и сколько стоит. Но это твой выбор. Пусть это будет одним из твоих милых глупых

заблуждений. И потом, не оставлять же теперь тебя с собой и, возможно, ещё надолго. Так что, всё

это хорошо и правильно. Только за Машку больно. Правда, тут очевидно и то, что Нину Володечка

любит искренне. Вот, пожалуй, в чём его преимущество, которое не нужно и доказывать. Ему даже

хочется позавидовать: «Ну надо же: ты любишь, тебе это удалось, а я вот как ни старался – не

смог». И, судя по всему, именно Володечка сможет по-настоящему испытать счастье заботы о ней.

И сделать для неё всё, что возможно. Да, видимо, и для Машки, которой он уже несколько раз

дружески подмигнул. На Федьку он не обращает никакого внимания – расклад с детьми ему уже

известен. Ну и ладно, хорошо, что за Нину с дочкой можно будет не волноваться.

– Слушай-ка, – говорит ему Роман, – а ведь с тебя выкуп причитается.

– Какой ещё выкуп? – удивлённо спрашивает Володя.