Жизнь волшебника

Выключив свет в спальной и прихватив одеяло с простыней, Роман выходит через кухню в

комнату. «Молодые», убрав посуду, инспектируют собранные чемоданы. Володечка чем-то

недоволен. Кажется, тем, что Нина, на его взгляд, набрала лишнее. Понятно – тащить-то ему.

Роман ложится на диван, взяв книжку, но больше на тот случай, если в комнату заглянет

Смугляна… Пусть думает, что и в этой ситуации он способен читать. Их голоса постоянно слышны

из кухни. Он слышит их всю ночь, уже не понимая, во сне они или наяву. Но вот раздаётся

хныканье дочки – значит, её уже поднимают, чтобы одевать. А вот в чайник начерпывается вода –

явно собираются пить чай перед дорогой. Его пока не трогают. И, наверное, могут не тронуть

вообще. Надо вставать, попрощаться с дочкой.

Всё новое семейство уже за столом. У Нины и Володи усталый вид – посиди-ка всю ночь на

стульях. Ничего, они с Ниной тоже как-то одну ночь провели в креслах на вокзале. На вялую,

невыспавшуюся Машку трудно смотреть: душат слёзы, которые не хочется показывать

отъезжающим.

Пальтишко на дочку Роман надевает сам, опять же не глядя ей в лицо, совсем как когда-то в

садике с Серёжкой, когда тот спросил про рубашки. Машка тоже послушно поворачивается перед

отцом, взбодрившись, наконец-то, горячим чаем и довольная, что едет куда-то в гости. Понимала

бы побольше, так сказал бы ей: Машуня, посмотри кругом и запомни всё это – здесь ты росла. И к

братику зайди, шепни ему что-нибудь, хоть он тебя и не услышит. А выйдешь во двор, так и там всё

запомни: и двор, и штакетник, и Мангырку, который побежит тебя провожать.

Сам он провожать их не идёт, а мотоцикл – в заметённом снегом гараже. Ничего: Машке и

прогуляться в удовольствие, чемоданы же поволокут они. На улице уже светает. Смугляна,

уходящая из дома, уводит дочку за руку. Машка несколько раз оборачивается на него, стоящего на

крыльце, и радостно, со смехом машет ручкой – такой тоненькой ручкой, которую вчера он

запомнил ощущениями, наверное, навсегда. Володечка как ёлка увешан чемоданами – пока он

доплетётся до остановки, будет в своём форменном прикиде как лошадь в мыле, и чубчик его

кучерявый прилипнет к лобику. Что ж, взялся за гуж – не говори, что не дюж. Русская народная

пословица.

И всё-таки даже с уходом нелюбимой жены из жизни вытекает многое. Как бы там ни было, но

ей отдана часть души, которую она уносит теперь в чужую жизнь. Ведь было у них голодное

Выберино, было её трудное лечение, да много чего было ещё. Теперь она будет окружена совсем

506

другими людьми и другими вещами. Теперь она будет стирать и гладить чужие рубашки. Теперь её,

такую знакомую, родившую Машку и Федьку, будут обнимать другие руки. И всё это происходит так

просто и банально. Так легко, что даже невозможно в это поверить, чёрт возьми!

Формальный вопрос решён просто: Нина подаст на развод, а он напишет согласие на повестке

из суда. С Голубикой такое уже проходили.

Теперь, когда его никто не видит, можно и носом похлюпать, глядя вслед дочке, семенящей

мелкими шажками, отчего её светлые ботиночки в утренних сумерках мелькают, как мотыльки.

Обычно такие горькие слёзы вызывают у него лишь воспоминания о родителях.

Роман входит в комнату, садится на диван со своей скомканной простынёй, сидит, обхватив

голову руками. Слезы текут сами. Текут просто каким-то стыдным ручьём. Неужели он не такой

сильный? Да нет же – сила здесь ни при чём. Всё совершается правильно. Ведь даже в этот

горький момент он не хочет ничего возвращать. Надо просто всё перетерпеть. Горечь постепенно

рассосётся – это ему уже известно. Сейчас он полностью выплеснется и успокоится. Женский

приём, а что поделаешь? Надо просто сидеть и что-нибудь наговаривать себе самому.

Спустя час, уже заговорив себя, он вспоминает про Федьку, который спит ещё в той реальности,

где папа и мама вместе. Сейчас он проснётся и, наверное, первой позовёт маму. Как объяснить

ему, что ночью она куда-то исчезла? Причем, исчезла, как хочется надеяться, навсегда. И теперь

Романа окатывает ещё одна волна горечи, теперь уже из-за Федьки…

Странно устроена жизнь. Тогда, в Москве, у него просто не было никаких предположений насчёт

того, как может перевернуться его жизнь. А выходит всё вот так просто. Жизнь всегда удивляет

простотой. Чтобы ты ни придумал простого, а она всё равно поступит ещё проще.

* * *

Наступает какой-то странный период тупой лени. Делать теперь и вовсе ничего не хочется.

Роман много спит. Почти наравне с Федькой. Теперь уж сынишка большой – вовсю разговаривает,

всё ему интересно. Спят они с ним на одной постели и, как чувствуется Романом, просто

срастаются друг с другом. Приятно чувствовать сына именно телом – в этом, оказывается, так

много нежности. Приятно укрывать его ночами, приятно, когда во сне он толкается маленькими

пятками. Тогда его нужно прижать к себе, успокоить и заснуть вместе с ним. И душа после этого

умиротворяется, все чувства-паутинки успокаиваются совершенно. Женщины-матери становятся

теперь куда понятней. «К чёрту всё это человечество, к чёрту какой-то высший смысл жизни, –