с ней не случилось: Володя относится к ней замечательно, только сама она полностью в нём
разочарована, как в человеке, живущем пустой, болтливой жизнью. Обнаружилось, что его просто
не за что любить – стержня в нём нет. К тому же, теперь она осознаёт, что детей разлучать нельзя,
и, кстати, им самим тоже лучше не разлучаться. И ещё одно, что она привезла с собой как
открытие. В городе она была на выставке деревянных скульптур одного знаменитого художника,
так вот теперь она может ответственно заявить, что фигура, почти что уже вырубленная Романом,
на голову превосходит всё, сделанное тем знаменитым. Роман, без всякого сомнения, талант,
самородок – ему надо немедленно перебираться в город и работать там. А уж она будет
поддерживать его всеми своими силами.
– Ладно, зубы мне не заговаривай, – отмахивается Роман, – Вся эта фигура была так, от нечего
делать. Помогай лучше кому-нибудь другому.
– Но других таких, как ты, нет.
– Плохо искала. Ещё поищи. А у нас с тобой – всё. Скажи лучше: Машка сейчас где?
– Отвезла пока к своим. В общем, моё условие таково: или я остаюсь здесь или забираю
Федьку.
– Ого-го! – удивляется Роман. – Да ты ещё и с условиями… Маладца! Однако не будет тебе ни
того, ни другого – ни белки, ни свистка. Всё останется так, как есть, а ты с утренним автобусом
отправишься к тому, от кого приехала. Или к кому-то третьему. Или четвёртому. Я тебя после
разных мужиков подбирать не собираюсь.
– Не собираешься? А я? А я тебя не подбирала!?
– Ты подбирала, а я не буду. Ты женщина, а я мужчина. Вот такое у нас неравноправие, и ничего
я с ним поделать не могу. А речь о равноправии оставь для какой-нибудь лекции на уроках. Так-
то…
– А Федька где?! – вскрикивает вдруг Смугляна с такой картинной, неестественной тревогой, как
будто включенной щелчком тумблера. – Почему ты мне его не показываешь?!
– Ты что, ненормальная – так орать? Там, за домом…
Нина бросается к Федьке, и Роман, услышав оттуда новый приступ горьких всхлипываний,
поднимается в дом. Принесла же её нелёгкая…
После молчаливого ужина, состоящего из чая и яичницы на сале, Роман отправляет Смугляну
на диван в комнату, а сам, как обычно, укладывается с Федькой.
509
Нагулявшийся за день сынишка засыпает тут же. Роман лежит, невольно прислушиваясь к
звукам и шорохам на диване. Слышно, как Смугляна выходит в кухню и, потоптавшись там,
осторожно открывает дверь к ним. В свете луны видно, что она в ночной рубашке. Сев у него в
изголовье и некоторое время просидев неподвижно, не зная, спит он или нет, она осмеливается,
наконец, прикоснуться к его волосам.
– Бесполезно, не соблазнишь, – с усмешкой, совершенно трезво говорит Роман, – шагай на
место. Теперь ты жена другого.
Смугляна, будто не слыша его, пытается прилечь рядом, прижаться грудью и эта её липкая
настырность вдруг взрывает Романа.
– Да я ж всё тебе сказал! – громко шепчет он, отстраняясь.
– Ром, а давай как в прошлый раз, а? Мне понравилось. Было так хорошо.
Вот это да! Ей понравилось, что он взял её силой? А что? Почему бы и нет? И у самого желания
хоть отбавляй. На этом-то она и хочет сыграть. Но что будет после? Их жизнь пойдёт сначала?
Нина тянется губами к его щеке и он, не успев ничего решить, резко, почти инстинктивно
дёрнувшись всем телом, стряхивает её с кровати. Она с каким-то неожиданно сильным грохотом
падает на тонкий половичок. Роман, и сам не ожидавший такого, даже задерживает дыхание.
Очевидно, Смугляна, насколько известен её характер, разразится сейчас руганью и наговорит
всякой чепухи. Однако, поднявшись, она уходит, с подвыванием потирая ушибленное плечо. Вот
так-то оно лучше.
Но это лишь начало нервной изнурительной войны. Уезжать Нина не собирается, и эта
унизительная ночная сцена с небольшими расхождениями в деталях повторяется несколько
вечеров подряд. Каждый раз Смугляна пытается прилечь к нему, а он жёстко и даже грубо
прогоняет её. Ему уже не нужно бороться со своей плотью, плоть и сама отворачивается от неё
тем сильнее, чем настырней его отречённая жена. Плоть сама спасает его, словно понимая, что
уступить сейчас хотя бы раз – означает снова соединиться с этой, теперь уже и вовсе чужой,
женщиной, которая прошла сквозь душу, как капля кислоты, оставив там лишь прожжённую дыру. С
Ниной они совершенно чужие люди, только лишь сросшиеся несколькими живыми точками. Беда
только, что точки эти – дети.
Но, однако же, надо и что-то предпринимать. Ведь кроме ночей есть ещё и дни, когда они
постоянно всюду сталкиваются. И всё это время проходит в изнурительных ссорах. Нина упёрто
стоит на одном: или они живут, как прежде, или она уезжает с Федькой. Её доводы потрясают. Все
свои заботы о детях: стирку пелёнок, ночные вставания, кормление грудью – Смугляна возводит в
такие заслуги, которыми она словно заслужила, если не сказать, заработала сына.
– Ну это же понятно, что больше сил на него потратила ты, – соглашается Роман, – в конце
концов, и родил его не я. Но с отцом-то ему будет лучше. Ты не воспитаешь его так, как я.
Попробуй сейчас думать не только о нас с тобой, но и о нём.
– Нет, я не могу тебе его оставить! – заявляет она.
– Почему?