Жизнь волшебника

– Ух ты, как здорово поют! – отвлекаясь и прибавляя звук приёмничка, откуда раздаются

частушки, говорит Роман.

Поёт женщина. Голос чистый, открытый, подкрашенный красивым тембром.

– Раньше мне нравилось это, – отвечает Смугляна, – но как только ты стал националистом, я

эти песни стала ненавидеть.

– Когда это я стал националистом? Ты всё не так понимаешь. Националист – это тот, кто

нетерпим ко всем нациям, кроме своей. А я все нации уважаю, видя их уникальность.

Националистка больше ты, потому что, как говоришь, ненавидишь русские песни. Да как же можно

это ненавидеть?! Ну послушай же, послушай.

– А что это тебя так пробило национальным? – спрашивает Нина. – Ну, чем внутренне-то я

отличаюсь от русской?

– А зачем тебе надо быть на кого-то похожей? Уходя от своего, не приходишь никуда. Мой

бывший мудрый тесть правильно говорил: чем более человек национален, тем более он личность.

То и плохо, что ты схожа с русской. Если б ты была настоящей татаркой, то нравилась бы мне

больше.

– Но откуда во мне возьмётся татарское? У нас даже школу татарскую закрыли.

– Конечно, это была дурь. Только, интересно, почему ни в твоих родителях, ни в тебе не

взбунтовалось национальное самосознание? Или его уже нет?

– Не знаю. Наверное, когда-то что-то было и во мне. Помню, как стыдно мне было однажды за

одного старика-татарина, который заплакал над русской песней. Или как оскорбляло меня в школе,

когда где-то в литературе татары назывались погаными.

– А на мой взгляд, русские и татары – это две великие нации, которые (были времена)

буквально прорубали себе дорогу друг в друге. На поле Куликовом они пробивались буквально

сквозь кровь и мясо друг друга. Вот, наверное, оттого-то потом так кровно и срослись. Хотя всё

равно остались разными. И это хорошо.

Их споры продолжаются будто по привычке, безотносительно к отношениям. Нина вроде как

живёт уже где-то не здесь, продолжая с волнением рассказывать о новом мужчине и тогда, когда

они с мужем лежат в постели – правда, теперь не соприкасаясь даже тенями. Надеясь на его

понимание, она рассказывает обо всех интимных деталях с Володей, словно всё это из её

далёкого прошлого. Роман лишь хмыкает, слушая её: странные вещи повествует женщина, которая

всё-таки его жена.

– Скорей бы он приезжал, что ли, – вздыхает она на третий день, – а то я, кажется, снова

привыкаю к тебе.

– Стоп, стоп, – останавливает её Роман. – Твоё привыкание уже не имеет никакого значения.

Назад хода нет. И потом, что это значит – привыкаешь ко мне? Ты что же, не любишь его что ли?

– Люблю, очень люблю, – спохватываясь, говорит Нина. – Я никого так не любила.

– Вот и хорошо, – чуть уязвлёно отвечает Роман. – Значит, и люби. А к чужим мужикам – ни-ни.

503

Володя приезжает на четвёртый день, то есть, как и предполагалось, раньше намеченного

срока. Ветра на улице в этот день нет, и в большой комнате тепло. Теперь там пахнет свежим

снежным, будто простиранным воздухом с особым привкусом обветренности стен, стола, книг.

Вечером Роман сидит с книгой на диване, Смугляна показывает Машке буквы в большой

детской книжке. И тут-то раздаётся тихий, робкий стук в дверь. Ну, тут и к бабке ходить не надо,

чтобы угадать, кто это. Местные так не стучат (они и вообще не стучат). Конечно, это Володя. Нина

тут же оказывается у двери. Роман, положив в книгу палец вместо закладки, как было когда-то при

ложном чтении перед Элиной, стелющей простыни, выходит поприветствовать гостя. Но что это?

Где его обещанный рост? До заявленного там не хватает ровно одной головы, так что, отказываясь

от готового образа, смотреть приходится чуть ниже. Ох, всё-таки и сильно же они схлестнулись,

если у Нины такой сдвиг в восприятии масштабов. Прибывший новый муж выглядит не то что

пришибленным, а, скорее, скомканным и примятым. И здоровается он не то каким-то непонятным

звуком, не то каким-то жестом: то ли на мгновение поклонившись, то ли втянув голову в плечи. А

ведь, описывая ему Романа, Смугляна тоже могла, уменьшив его, сказать, что они примерно одних

габаритов. Уж он-то, наверное, впечатлён этим несовпадением куда сильнее.

Под шапкой Володи чубчик кучерявый, который он автоматически укладывает маленькой

расчёской. Под пальто – фирменная синяя форма Аэрофлота, чему нельзя не улыбнуться. Он мог

бы, конечно, надеть и что-нибудь цивильное, но как произвести неизгладимое впечатление на

какого-то там электрика? На деле же впечатление выходит иным – петушок и петушок. Ему ещё и

кукарекать положено с хрипотцой. Для того, чтобы гость поскорее освоился, Роман возвращается в

комнату, не без труда увлекая за собой и любопытных к новому человеку детей. И дверь надо на

всякий случай прикрыть – пусть уж влюблённые поприветствуются, как положено. Палец из книжки

теперь можно вынуть. Тут уж не до чтения. Подойдя к окну, Роман тупо смотрит на сумёт около

гаража. Ну и что делать? Может, сходить в гараж да ещё разок отдубасить свою грушу? Но,

пожалуй, сейчас его и вовсе не так поймут. Нет уж, лучше поиграть с Машкой. С ней ведь

прощаться пора.

Спустя полчаса в комнату заглядывает смущённая, с розовыми щеками, Нина, приглашая за