Жизнь волшебника

На их пути – небольшое бурятское село, в котором почти нет деревьев. Считается, что буряты

не любят, когда им что-нибудь закрывает степь. На подъезде к селу по вольному желтеющему полю

гуляет пьяный бурят с разбитой и уже засохшей сопаткой. Он сильно качается, на ногах – одни

носки. Увидев трактор, пьяный, расставив руки, радостно идёт навстречу, желая не то остановить

его, не то поймать, как какую-то бабочку, правда с прицепом. Баир, оставаясь спокойным, не

сердится, не матюгается, а включает в этом чистом поле правый, какой-то очень демонстративный,

поворот и начинает объезжать пьяного соплеменника. Тот настырно лезет под колёса, и Баиру

приходится сделать довольно большую дугу, во время которой он едва не въезжает в глубокую

рытвину. Объехав, наконец, это явление, тракторист выключает поворот и так же спокойно, даже

не обмолвившись словом, едет дальше. Единственно, что он делает, так несколько меняет свой

маршрут – дорога идёт через центр села, но Баир объезжает его теперь за огородами. Туда лучше

не соваться – видно, сегодня село гуляет. А может быть, и не только сегодня. Глядишь, там, на

узкой дороге, кто-нибудь и поймает его трактор. Роман с невольным любопытством наблюдает за

Баиром, насколько это возможно в притиснутом положении. Но тот как будто и не заметил ничего –

дорога да дорога. «Что уж тут поделаешь, – будто говорит он всем своим видом, – бывает. Жизнь

такова, что сегодня он такой, завтра – я».

Самого Баира занимает не это. Всю дорогу до Золотой он, не поверив, что можно жить на

матрасе в углу, всякими правдами и неправдами пытается вызнать истинные намерения электрика

с подстанции, но Роман всякий раз ускользает от ответа. И уж полной загадкой остаётся для

тракториста то, что после погрузки вещей в контейнер и оформления документов Роман отпускает

его, сказав, что ему надо ещё задержаться здесь по каким-то своим делам.

Придя на станцию, Роман покупает билет до Обуховска, где находится управление

электросетями.

Явившись наутро к Игорю Александровичу, он кладёт на стол заявление об увольнении.

Начальник от такого оборота со вздохом садится, выпустив вместе с воздухом всю свою иронию и

въедливость: в эту Пылёвку они ещё не нашли второго дежурного, как полагается по инструкции, а

теперь и этот, единственный, уходит.

– Почему так? – спрашивает он.

– Так надо.

– Может, поработаешь ещё?

– Нет, уже хватит, – отвечает Роман, – я, как и положено, отработаю своё и уеду.

– В сталинские времена тебя бы за такое к стенке поставили, – вдруг очень жёстко говорит

Игорь Александрович.

Роман некоторое время смотрит на него с изумлением.

– Ой, да отвали ты от меня, начальничек, – произносит он спокойно, даже не суживая своих

голубых, холодных глаз, – подписывай давай, не тяни. Не имеешь права не подписать. Тоже мне,

диктатор нашёлся…

* * *

Отработать полагается два месяца. Всё это время Роман живет в Пылёвке бирюком. На

мотоцикле съезжает лишь за хлебом. О его заявлении в селе не знают. Люди замечают, однако, что

по утрам он делает длинные, километров по пять-шесть пробежки, да ещё Матвей, однажды

неслышно скатившийся сверху к подстанции на мотоцикле с заглушенным двигателем, застаёт его

в гараже, где он, мускулистый и взмыленный, шлифует на тряпичном чучеле приёмы рукопашного

боя. Матвей вначале не понимает, что это за звуки: как будто в гараже работает молотильная

машина или одновременно дерутся несколько человек. Двери гаража открыты, и он несколько

минут изумлённо наблюдает за этой работой. С какой яростью, радостью и удовольствием молотит

чучело его молодой белокурый друг! Матвей, повидавший многое, в том числе и так называемый

тюремный блатной кураж, когда у нападавшего наливаются кровью глаза и, кажется, сносит крышу,

стоит озадаченный. Здесь нечто похожее, только отработанное, отточенное, если только слепая

ярость поддаётся отточке. В зоне такого, пожалуй бы, уважали. Только откуда всё это в Романе? И

для чего? Куда можно так готовиться? Отделать, что ли, кого-то хочет? Так это не для драки. В

деревне дерутся как придётся, как выйдет. А этот не бьёт, а будто убивает. Между ним и каким-

нибудь деревенским драчуном по случаю разница такая же, как между волком и собакой. Собаке

лишь бы потявкать да укусить, а волк – это зверь, он бросается, чтобы убить. Знал бы Алиев, как

повезло ему тогда, что он не попал под эти сокрушающие кулаки.

Роман, застигнутый врасплох, смущённо улыбается, подходит, подаёт горячую ладонь. Матвей

невольно смотрит на его пальцы, набитые до мозолей. Давненько, знать, упражняется…

– Это я так, чтобы размяться немного… – оправдывается Роман. – Зарядка для здоровья.

524

– Ну-ну, – с усмешкой замечает Матвей, – я так и подумал…

Иногда во время тренировки, когда его захлёстывает глубинная ярость, Роман впадает в раж.

Вроде бы, и нет ничего, а откуда-то что-то прёт. Однажды он увлекается так, что в кровь разбивает

кулаки. Разглядывая потом их, он ругает себя за какую-то внутреннюю одержимость, с которой

иной раз не может справиться и сам.

За всё это время в совхозе происходит одно очень неприятное событие. Полностью сгорает