красавицу – вспоминаю тебя. Когда мне не хочется никого вспоминать – вспоминаю только тебя.
Любуясь счастливой парой – думаю о нас». И это тоже заучено Светланой наизусть.
Она находит Лизу на её одиннадцатом этаже и, увидев в дверях, удивляется: Лиза – обычная
московская девушка.
– Я нашла вас по этому адресу, – сообщает Светлана, подавая открытку.
Лиза берёт в руки слегка помятый картонный прямоугольник, смотрит на его белую пустоту, на
краснощёкого Деда Мороза с обратной стороны и опускается на стул в прихожей.
– Вы кто? – спрашивает она через минуту, промокая глаза концом какого-то шарфика,
свисающего с вешалки. – Почему вы вручаете это лично? Вы почтальон?
– Я сестра из госпиталя. Открытка чистая. Это что-то означает?
– Это означает то, что больше я не должна его ждать, что я освобождена от всяких
обязательств. А почему из госпиталя?
– Потому что он там.
– В госпитале?! – вскакивая, говорит Лиза.
– Ничего ты не поняла, – уже как свою давнюю знакомую осаживает её Светлана. – Подожди,
сейчас я всё расскажу.
Рассказ о Романе, о его истинном состоянии занимает не очень много времени.
– Вот его тетрадка. Это письмо тебе, – говорит Светлана. – Не сердись, что она затёрта. Её
читали по всему госпиталю. Только знаешь что? Когда прочтёшь, верни её нам. Хоть это и
написано тебе, но, мне кажется, оно должно находиться рядом с ним. Здесь, в тетрадке, его
больше, чем там, на кровати. Все, кто видит там это письмо, уже по-другому относятся к нему. Без
этой тетрадки от него ничего не останется.
– Я должна поехать, – умоляюще просит Лиза.
– Сегодня уже поздно, тебя не пустят. Приезжай, когда прочитаешь. Ему ведь всё равно, когда
ты приедешь. Он тебя не увидит и не услышит. И не узнает.
Лиза приезжает в госпиталь на другой день. Длинное письмо прочитано в ночь. Лиза заплакана,
с опухшими глазами. Она, решительная, приезжает для того, чтобы забрать Романа к себе. Любого
– каким бы он ни был. Трудно поверить в беспомощность человека, написавшего такое сильное
письмо. Любить так, как он, не может никто. Даже она сама – Принцесса.
539
Увиденное в палате потрясает её. Там вовсе не тот человек, которого она помнит и любит. Там
кто-то, кого нельзя даже узнать. Сестра, пожалуй, права: лишь тетрадка убедительней всего
доказывает то, что это именно тот человек, с которым они когда-то совершили тот странный обряд
верности, не нарушенный ей до сих пор.
– Рома, Ромчик, ты слышишь меня? – говорит она, гладя его костлявую чужую руку с кожей,
напоминающей тонкий жёлтоватый пергамент.
– Он не воспринимает ничего, – поясняет Светлана, которая и сегодня здесь. – До него не
доходят ни звуки, ни запахи, ни ощущения. Так считают врачи. А, впрочем, никто точно не знает,
чувствует он что-то или нет.
– А если чувствует, но не может об этом сообщить?
– Вряд ли, – грустно говорит медсестра.
– Но если он чувствует, то как же ему сказать, что это я? Что я пришла к нему? – задумчиво
произносит Лиза.
– Наверное, никак.
Но Лиза вдруг вскакивает.
– Я знаю, что надо делать. Подождите, я сейчас.
Она убегает, оставив в палате плащ, а через полчаса возвращается с двумя порциями
мороженого в бумажных стаканчиках с деревянной палочкой в них. В палате как раз находится
высокий сутулый доктор в очках, наблюдающий за показаниями приборов.
– Что это вы такое задумали? – взыскательно удивляется он.
– Пусть он узнает, что это я. Вы даже не представляете, какой это удивительный человек! Бог
мой, что за жизнь была у него… Он ведь ничего ещё не успел. В день нашего знакомства он
сказал, что любит то мороженое, в котором есть деревянная палочка, потому что помнит
мороженное по вкусу дерева. А ещё он говорил, что в детстве мечтал стать волшебником…
– Ну-ну, – усмехнувшись и невольно поддавшись её энтузиазму, говорит доктор, – давайте
посмотрим, как действует ваше волшебное лекарство.
Лиза цепляет мороженное из стаканчика, подносит его к носу и губам Романа.
– Рома, ты чувствуешь? Это твоё любимое. Я сейчас едва его нашла. Его уже редко где
продают. Возьми, попробуй. Ты должен понять, что это я. Ведь только я могла догадаться угостить
тебя таким мороженым.
Она смазывает его губы мороженым. Губы приходят в движение, рот приоткрывается, и Лиза
вкладывает маленький белый кусочек.
– Он живой, он ест! – восторженно кричит она.
– Да, он ест, и это не новость, – вздохнув, говорит доктор, – но это всё, на что он способен.
Только он не осознаёт, что ест. У него всё на рефлексах.
– Но он должен понять, что это я! – настаивает Лиза.
– Увы, – произносит доктор, глядя на показания приборов, – чуда не зафиксировано. Не давайте
ему больше этого. Вдруг простудится. Светочка, вытрите ему губы. Реакции никакой. Но даже если
предположить, что он вас таким образом узнал, то что это даёт? Ему оттуда всё равно не
прорваться.
Удручённая, Лиза сидит, не зная, что делать. Всё куда хуже, чем она предполагала вчера после
рассказа Светланы.
– Надежды никакой, – продолжает доктор, – прогресс столь ничтожен, что этот человек уже
практически потерян. Для нас он, хоть и нехорошо такое говорить, представляет научный интерес