Жизнь волшебника

Иван Степанович едва выдерживает эти откровенные разговоры, при которых Роман и Ирэн

просто не обращают на него внимания. И он, маясь от неловкости, пытается увести разговор в

другую сторону.

– Ты вот сказал, – напоминает он, – что видел сейчас девушку, пришедшую домой. Как это тебе

удаётся?

– Не то, чтобы вижу… Великой тайны тут нет. Всё просто. Умение предполагать свойственно

каждому человеку. О всяком будущем событии он может сделать тысячи предположений, включая

и верное. Беда лишь в том, что это верное предположение человек не различает. Кроме того, ему

требуется много энергии, чтобы выстроить все возможные предположения. Я же, сидя в своей

мёртвой яме, научился сначала выстраивать их все, а потом придумал как отсекать неверные. Нет,

даже не так. Пожалуй, нельзя сказать, что в этом я чему-то научился или понял – я ничего не

делал специально, всё вышло само собой. Просто постепенно у меня сложились такие

сокровенные, можно сказать, свойские отношения с информацией, что она сама стала давать мне

лишь очевидное.

– А ну-ка, ну-ка, – загораясь, просит Иван Степанович, – скажи, что происходит сейчас у нас

дома?

– Дома… Испытать меня хотите? Дома… Ничего не понимаю. В вашей квартире чужие люди…

– Как чужие!? – вскрикивает Иван Степанович, но тут же спохватывается. – Ах, так мы же новую

квартиру получили, а в старой-то, конечно, чужие.

– Понятно. Новую квартиру вам дали на работе, и вы после этого сделали выгодный обмен. Да,

вот вижу, в вашей новой квартире – знакомые вещи. А в гостях у вас сегодня Серёжка. Как же он

вырос! Серёжка сейчас в ванной тайком от Тамары Максимовны ровняет ножницами свой чуб. А то

пострижен какой-то лесенкой.

– Ну вот, папа! – подхватывает Голубика. – Я же говорила, пусть в парикмахерскую сходит, а ты

всё: я сам да сам.

Иван Степанович, слушающий с открытым ртом своего бывшего зятя, который когда-то не хотел

играть в шахматы по теории, автоматически возражает:

– Ничего страшного, подумаешь, барин! Мог бы и с таким чубом походить.

– Нет, с такой причёской взрослый парень ходить не станет, – теплея улыбкой, говорит Роман. –

Это вы уж слишком. К тому же, он влюблён сейчас в одноклассницу Катю, и потому кривой чуб ему

совсем ни к чему. Да вы не волнуйтесь, он сейчас всё сделает хорошо.

– Так вот в кого он, оказывается, втрескался, – говорит Ирэн. – Кто бы мог подумать? Рыжая,

курносая! Но потрясающе, как ты всё это видишь!

– Потрясающе! – повторяет и её отец, находясь буквально в какой-то растерянности.

– А что, Иван Степанович, как идёт работа над вашей книгой «Будущее без христианства и

революции»?

Бывший тесть смотрит так, будто над ним треснуло небо.

– Как?! Ты и это знаешь? Даже название? Как это понимать? Это что, мистика какая-то, или

что?

– Более того, я знаю, как называются и две первые ваши книги. Это «Великие преступления

христианства» и «Вторая трагедия России».

Умный и образованный Иван Степанович сидит в прострации. Точно в таком же удивлении

находится и Голубика. Роман специально не прерывает их недоумения, улыбаясь куда-то вниз.

– Но как?! – только и удаётся сказать бывшему тестю, схватившемуся за голову своими

сильными гранёными пальцами.

– Ирэн, ну ты-то чего так смотришь на меня? – засмеявшись, спрашивает Роман. – Ведь ты же

сама мне об этом когда-то рассказывала.

– Я?!

– Ну, конечно!

– Ой, да я уж забыла…

– А вот я не мог забыть. Вы уж извините, Иван Степанович, за розыгрыш. Но эти названия я

давно уже знаю от Ирэн. И, кстати, после нашего расставания с ней я потом постоянно жалел о

том, что потерял возможность общаться с вами. Вы в своё время задали мне столько каверзных

вопросов, что я потом всю жизнь невольно на них отвечал и всё словно перепроверял. Для меня

эти вопросы очень много значили. Мне кажется, что, зная названия ваших книг, я мысленно

557

наполнял их своим содержанием, я, как будто, тоже писал их внутри себя. Потому и помню так

хорошо. Сейчас же, учитывая новое время, нетрудно предположить, что вы как раз работаете над

третьей книгой.

– Н-да, – озадаченно произносит Иван Степанович, чуть оправляясь. – Разыграл. Ну что ж,

тогда я воспользуюсь твоими способностями, можно сказать, провидца. Скажи: и в каком же

направлении ты мысленно пишешь третью книгу?

– Думаю, она самая трудная и, боюсь, может оказаться неудачной. Будущее без христианства

очень далеко и непредсказуемо. С социализмом-то, как с последствием революции люди

справятся быстро. Уйдёт поколение, которое жило при нём, и социализм, превратившись в миф,

будет вспоминаться потом как мечта, которая почему-то оказалась позади. А вот с христианством

туже. Религия ведь как универсальный пластырь, липнущий ко всему. Поэтому явный возврат к

язычеству (или к чему-то подобному, но уже на другом уровне) возможен лишь через очень

большое время, как будто уже на другом витке.

– Эх, – грустно кивает головой Иван Степанович. – К сожалению, примерно к таким же выводам

прихожу и я.

Голубика сидит, виновато глядя на отца.

– Папа, прости меня, что я выболтала твою тайну, – просит она.

– А, – отмахивается Иван Степанович, – у меня не было перед ним секретов. Я бы и сам всё