Жизнь взаймы: Рассказы врача-реаниматолога о людях, получивших второй шанс

Но даже когда бред прошел и Нэнси достаточно окрепла для выписки (сначала ее перевели в реабилитационный центр, затем она уехала домой, в Мэн), она не стала прежней. Однажды, находясь в отделении реабилитации в Бангоре, она услышала звук летящего вертолета и неожиданно для самой себя расплакалась. Однажды вечером, когда Нэнси уже снова жила дома, к ней пришли друзья с маленьким ребенком. Его родители во время кормления, поднося ко рту ребенка ложку, имитировали звук самолета, и эта невинная игра вызвала у Нэнси настоящую панику. Она вспоминала потом, что от этого звука ей хотелось залезть под стол и затаиться. Но она не сразу связала этот приступ паники с вертолетным путешествием из Мэна в Бостон. На семинаре о документальном кино она обнаружила, что перестала понимать язык кинокритики. Разум ее был замутнен. Она не могла избавиться от убеждения, что с ней что-то не так, что-то посерьезнее обычных проблем послеоперационного восстановления. Какой-нибудь невинный запах вызывал образ изуверских пыток, людей, привязанных к кроватям, крови, насекомых и невыразимых страданий. Было постоянное ощущение, что ее кто-то преследует. «Это шокировало, я не понимала, что происходит», — говорила она мне. Врачи, делавшие операцию на аорте, были рады тому, что спасли ее жизнь. Но Нэнси, которой было 44 года, как бы она ни была благодарна своим докторам, приходила в ужас, представляя, что еще долгие годы проведет в таком состоянии, не понимая, что происходит, и сломленная постоянным страхом.

Через несколько месяцев после выписки Нэнси решилась рассказать о происходящем своему семейному врачу. Она путалась, не зная, как выразить свои ощущения, но все же рассказала о нескольких вещах, например, о запахах, которые провоцировали панические атаки. Слушая пациентку, доктор, бывший раньше военным врачом, сразу понял, о чем идет речь. Все эти симптомы укладывались в картину посттравматического стрессового расстройства, но Нэнси переживала не воспоминания о реальных событиях — к ней возвращались галлюцинации послеоперационного периода. Конечно же, Нэнси слышала о ПТСР. Она знала, что ветераны войн часто переживают, словно наяву, получение своих ранений. Но ей ни разу не пришло в голову, что это расстройство может поразить профессора искусствоведения, недавно прошедшего длительный и сложный курс лечения. Она начала искать информацию в интернете, но находила в основном информацию о бывших военных. И все же чем больше она узнавала, тем сильнее убеждалась в правильности диагноза. Все элементы головоломки сошлись, и клиническая картина стала ясной. Теперь ее мучения получили название. Более того, появилась надежда на эффективное лечение. Нэнси пошла к психотерапевту и начала терапию, которая длилась не один год.

Десять лет спустя одним зимним вечером я опаздывала на встречу. У меня было долгое и трудное дежурство в ОИТ. Утренний обход начался вовремя, но потом поступила больная без медицинских документов в спутанном сознании. Нам пришлось узнавать, кто она и почему ее на вертолете доставили к нам из госпиталя на полуострове Кейп-Код. Только после этого мы смогли вернуться к осмотру остальных пациентов. Обход закончился в два часа дня, и все мы страшно проголодались. Я оставила своих резидентов в ординаторской, где успела остыть заказанная утром пицца, а сама пошла отвечать на срочный вызов. Звонила главная медсестра, которая сказала, что в отделении скорой помощи находятся двое больных, которых уже интубировали и хотят перевести на койки ОИТ. Сестра говорила очень быстро. Нам следовало освободить места, переведя самых легких пациентов в профильные отделения. Я прервала этой новостью обед резидентов, и следующие несколько часов интернам пришлось в спешном порядке писать переводные эпикризы больным, которые находились у нас в течение недель в стабильно тяжелом состоянии, но теперь были признаны достаточно здоровыми для перевода в другие отделения. Я не замечала, как бежит время, пока не увидела пришедших на ночное дежурство медсестер с пакетами еды, которая позволит продержаться до утра, и в дождевиках с капюшонами. (Неужели на улице дождь? В ОИТ не было окон, и я не представляла, что творилось на улице.) Я посмотрела на часы — было уже почти семь, и я поняла, что опаздываю на ужин.