Жизнь забугорная

Лера вывалила на кровать содержимое чемодана и стала складывать вещи заново, согласно составленному накануне списку.

– Да на фига всё это волочь! – раздался из кухни недовольный голос чавкающего Виктора. – Чай, не верблюд двугорбый. Умные люди путешествуют налегке.

– Вить, ты в путёвку свою заглядывал? Там же крупными буквами написано: «Лечебные стимулирующие ванны, бассейн, ежедневная гимнастика, велосипедные прогулки». Ты что, в парадном костюме спортом заниматься будешь? Лето же на дворе…

– Костюм не трогай! Жрать не просит. Может, я на свидание в нём пойду, – мечтательно изрёк Виктор, прихлёбывая из пиалы зелёный чай.

– Ага, – хмыкнула Лера, – не успели сердце заштопать, а он уже распустил.

– Сумчатых своих будешь жизни учить!

Сумчатыми Виктор называл проживающих в Австралии невестку с сыном. Первую за то, что та – австралийка, владеющая шикарным домом с бассейном (сам он проживал в социальной двушке), что она старше его Ваньки на целых восемь лет и имеет дочку от первого брака. А Ваньку – за ренегатство, раз предал родину предков, отправившись, «как гусь лапчатый, в теплые края». За то, что женился на «старой тётке из-за бассейна» и письма пишет Лерке, а ему, отцу, только приветы передаёт. За то, что после дежурного «как дела?» нетерпеливо зовёт к трубке мать и треплется с ней по часу. В общем, самые натуральные сумчатые, то бишь, кенгуру.

Хлопнула балконная дверь. Это глава семьи отправился «смотреть погоду». Последняя его не порадовала. Градусник показывал +28. На улице было парко, как в сауне. Разморённые жарой бюргеры лениво перемещались в пространстве, обмахиваясь бейсболками, газетами, рекламными буклетами. Мужской пол был в мятых хэбэшных шортах и в таких же спортивных майках, вопящих о тоске по гладильной доске. Девицы же щеголяли в топах, демонстрирующих татуированные поясницы и утыканные железом пупки. Их целлюлитные попы обтягивали бриджи, из-под которых выглядывала изрядная часть трусов. Да благо бы трусов! Сие изделие и трусами-то не назовёшь: спереди – тряпочка, сзади – верёвочка. Тьфу, срам один! Как же они называются, плавки-то эти? Надо же, запамятовал.

– Мать! – крикнул Виктор в полураскрытую дверь. – Как это позорище называется?

– Какое из многих? – поинтересовалась Лера, привыкшая к постоянному критиканству мужа.

– Ну, трусы эти проститутские – «заплатка на ниточках»?

Женщина сосредоточенно упаковывала в чемодан комнатные шлёпанцы, солнцезащитные очки, большое махровое полотенце, сверяясь с лежащим на тумбочке списком.

– Стринги, – бросила она в сторону балкона.

– Ну да, стринги, – проворчал Виктор. – Фиговый листок у Евы был куда шире.

Он перевёл взгляд на бельё, вывешенное женой для просушки. Среди маек, носков, лифчиков, его собственных семеек, сушились и Леркины трусы: простые хэбэшные, широкие и высокие, почти до ушей. И главное – с кулиской, куда втянута резинка полусантиметровой ширины. Интересно, где она такие покупает? Здесь подобного бельишка никогда не производили. Тут же – бесстыдство одно.

Вон идут карикатуры в джинсах-бедровках, сало наружу вываливши. Хоть бы одной из них в штанах с низким поясом было красиво. Перетянуты, как сардельки. Жирные бока нависают над поясами, подобно стекающей из бочки квашне. Была б его, Виктора, воля, он бы завёл в Германии полицию нравов, в обязанности которой вменил бы рейды по улицам города с тонкими кожаными плётками. Полицейские присматривались бы к внешнему виду молодёжи и охаживали коровушек по их жирным, неприкрытым штанами бокам. Мода, вашу мать…

Лерка же модой совсем не интересуется. А ведь в Совке просыпалась в шесть и красилась по полной программе. Тушь у неё была какая-то особенная, с нейлоновым удлинителем ресниц, тени перламутровые, губная помада «с искрой». Бигуди по утрам кипятила в маленькой эмалированной кастрюльке, к соседке Катьке бегала на маникюр с педикюром, болтала по телефону с Валькой-портнихой о новых фасонах.

Лера была завучем школы, районным депутатом, вечно выступала на конференциях и совещаниях. Её даже по областному телевидению показывали в передаче «Педагоги-новаторы» и с доски почёта «Ими гордится район» не снимали. Вот и модничала. А тут…

Виктор взял в руки толстый альбомчик с фотографиями, лежавший на нагретом солнцем столике. По приезде в Германию он страстно увлёкся фотографией и щёлкал всё подряд. С каждым годом снимков становилось всё меньше и меньше. То ли он перестал удивляться окружению, то ли Лерка разлюбила позировать. Интерес к собственной внешности у неё таял постепенно. Если на снимках первого года иммиграции она всегда была подкрашена, с длинными ухоженными ногтями, в разных нарядах, с ювелирными украшениями, то спустя год – без маникюра, с коротко остриженными ногтями. Ещё через год – уже без «портрета лица». А вот и совсем «приехали»: джинсы, кроссовки, мешковатые футболки, неизменный хвостик, скрученный рыжей мохнатой резинкой, и в ушах – одни и те же скромные серёжки-сердечки. И духами французскими она не пользуется, отдаёт предпочтение дешёвым дезодорантам.