Жизнь забугорная

Как-то он спросил жену, почему та не прихорашивается. В ответ услышал: «А кто меня видит?». Кто её видит… А он, значит, уже не в счёт? То, что он видит, это начхать!

Конечно, жизнь в Германии не способствует повышенному вниманию к собственной внешности. На немок глядючи, и наши бабы постепенно сливаются с окружающей средой. А с другой стороны, и в самом деле, куда она ходит? Работа – дом – работа. Да и работа ещё та: уборка четырёх бюргерских домов… М-да…

В дверном проёме мелькнул уже застёгнутый на все замки чемодан Виктора.

– Ты костюм-то не выложила? – забеспокоился он.

– Не посмела, Ваше Высочество.

Лера уже давно не спорила с мужем. Спокойно реагировала на все его закидоны. С тех пор, как у Виктора начались проблемы с сердцем, и доктор Клебст предупредил о возможности «самых серьёзных последствий», она избегала обострения отношений.

– Не посмела она, – подумал Виктор. – Не хочет нарываться. Со всем соглашается, будто я смертник какой. Вот настояла на поездке в санаторий: «Расслабишься, восстановишь силы, получишь заряд энергии и бодрости». Небось, отдохнуть от меня мечтает, а не жизнь мне продлить. Может, и лучше будет, если я сдохну. Получит пенсию по вдовству, не надо будет чужие дома вылизывать.

Виктор был недоволен жизнью, соседями, родными и злился на весь белый свет. Может потому, что так и не нашёл себя на земле предков, получая подачки от государства и ностальгируя по прошлому, где он был уважаемым человеком – главным налоговым инспектором района. Ему кланялись, льстили, дарили подарки. И чего его понесло в эту Дойчландию? Кум Яшка уговорил: «Все наши едут. Чего тебе одному оставаться? Там человеком себя почувствуешь». Почувствовал, мать его!!!

А Лерка не ропщет, не упрекает жизнью, загубленной на чужбине, и это бесит ещё больше. Ведь именно он настоял на их переезде, пообещав жене молочные реки и кисельные берега. И вот итог: головокружительная карьера. Из депутата – в говночисты.

Лера не предъявляла ему претензий, не спрашивала: «Когда всё это закончится?», не пугала отъездом на родину. Она просто отморозилась. Жила тускло, без огонька, как бы на автопилоте. «Пусть хоть немного отдохнёт от меня», – подумал мужчина, ожидая автобус, направляющийся на вокзал.

Он махнул рукой стоящей на балконе супруге и нырнул в чрево расписанного рекламой буса. Настроение брякнулось под ноги, когда Виктор увидел, что все места в заднем ряду утрамбованы молодёжью: девицами и парнями в каких-то джинсовых струпьях, сосульками свисающих от бедра до колена. У всех на башке – свалянные качалки, не разберёшь, где девка, где пацан. Существа среднего рода. Сидят, как летучие мыши, в чёрных очках и наушниках, сложив ласты сорок последнего размера на кресла, расположенные напротив. Никакого порядка!

Он протиснулся в глубину салона, с трудом пристроив свой чемодан. Ещё раз посмотрел на молодняк, который внимал какофонии, доносящейся из наушников. Ухмыльнулся, вспомнив услышанный вчера анекдот: «Я когда-нибудь убьюсь с этим плеером!» – взвизгнула летучая мышь, ударившись башкой о небоскрёб». «А плеера-то изменились, – отметил про себя Виктор. – Прогресс чешет семимильными шагами. Ещё недавно на груди висели целые «блюдца», теперь вот – крохотные «пальчики» размером с зажигалку».

На следующей остановке в автобус втиснулась парочка тинэйджеров – оба в приспущенных штанах с мотнёй на уровне колен, оба татуированы и, как ёжики, утыканы металлом, куда там папуасам! У девицы звякнул мобильник, и она во всю глотку стала выяснять отношения с каким-то Дирком, которому тут же сообщила, что не Дирк он вовсе, а дырка от задницы.

– Громче, пожалуйста, – попросил Виктор папуасиху, – нам всем интересны подробности вашей личной жизни.

Тинэйджеры недоумённо переглянулись. В Германии не принято делать замечания молодежи. Страна непуганых идиотов! Вот бы этих всех фриков – да в их райцентр. Там бы у них мгновенно приняли зачёт по моральному кодексу строителя капитализма.

Виктор поймал на себе пучок неодобрительных взглядов. Козлы! Нет бы, всем миром образумить шелупонь, место старшим не уступающую, клешни разбрасывающую по всему салону, музыкой своей оглушающую окружающих. Так нет, зыркают на него, демократы обделанные!

От пота рубаха прилипла к спине. Лето Виктор не любил. Впрочем, он ненавидел и все остальные времена года. В Германии ведь и зима – не зима, и весна – не весна, и осень – не осень. Пародия сплошная. Всё не как у людей. Тут даже времена года начинаются не первого, а двадцать первого числа. Чёрт-те что!

Слава Богу, прибыли. Вокзальный термометр показывал +30. Что же тогда будет в Баварии? Там он со своим сердцем совсем копыта отбросит. Ну и пусть. У Лерки руки развяжутся. Найдёт себе бойфренда и оживёт, а то ведь не баба, а восковая фигура из музея мадам Тюссо.

Сплюнув на раскалённый асфальт, Виктор вошёл в здание вокзала. Купил в киоске газету «Эмигрант» и двинул по подземному переходу к своей платформе.