Жизнь замечательных людей

Становилось все интересней, я начал ощущать себя героем какого-то артхауса. Молодой человек с непонятным слепым старцем в подвале, который еще и расписан, как Благовещенский собор; я не знал, сидеть со спокойным видом на месте, смеяться или бежать прочь со всех ног. Тем временем художник принялся за работу. Он совершенно не смотрел на меня, казалось я тут и не нужен. Через какое-то время, если о нем вообще могла идти речь, так как подвал, казалось, был вне его, я набрался смелости, встал и начал ходить; старик все также не обращал на меня никакого внимания. Под моими ногами появились две рыже-белые кошки, мурлыча они начали об меня тереться. Из-за брезгливости я не обращал на них внимание, меня больше интересовали стены. Я рассматривал их, узнавал некоторых персонажей, некоторые оставались мне неизвестными. Казалось, что, по состоянию краски, я могу определить, какие персонажи были нарисованы раньше, какие появились недавно. Самый первой была почти выцветшая Элли, которая скорее вызывала достаточно приятные чувства; затем два ребенка, наверное, Гензель и Гретель, нарисованы уже немного по-другому, у Ганзеля была непропорционально большая голова; а вот и Синяя Борода смотрел на меня своим хищным взглядом. Конечно, странный выбор, но могу предположить, что рисовалось это для дочки. Думаю, так отец знакомил ребенка со всеми странностями этого мира, начал с невинных сюжетов, а закончил достаточно, на мой взгляд, жестокими. Но не мне его судить. Также, я заметил стройматериалы – стало понятно чьи руки создали постройки во дворе. Немного устав, я присел обратно на стул. Весь страх прошел, я начал чувствовать себя достаточно расслаблено, попутно проникаясь симпатией к старику. Мне почему-то казалось, что он добрый человек, наделавший в жизни много ошибок, которые так и не смог исправить. Я уже почти погрузился в рефлексию, но художник встал, вынул из мольберта холст и вручил его мне. Не сказать, что на портрете был изображен именно я, скорее, это был собирательный образ (старик все-таки почти слепой, по его словам), но глаза, насколько я помнил свое отражение или немногочисленные фотографии, были моими. Единственное что, меня напрягала непропорционально большая голова, но все это тогда я списал на художественный стиль. Старик, после вручения, выпил еще и начал со мной откровенничать, позже мне стало понятно почему. Из всего его разговора, я приблизительно понял его историю. Вкратце приведу ее: родился он не здесь, а на юге, в П. же он переехал на заработки, а именно продавать всякий хлам на рынке. Там же и познакомился с бывшей женой, пристрастился к бутылке, влип в мокрую историю и сел. До тюрьмы успел заделать двух детей, дочь Машу и сына Вадима, который, как он говорил ранее и умер в младенчестве. Свой подвал, как я понял, он тоже получил не совсем легально, но жили они семьей в нем. Понимая, что скоро сядет, наш герой и расписал стену, надеясь, что этим жестом примет участие в воспитании детей. В тюрьме многое произошло, самое страшное – умер сын и жена подала на развод, не понятно откуда взяв деньги. Выйдя, он оказался совсем один, с дочерью контактов не имел, единственное, что осталось в его жизни – это алкоголь и его художества.

Мы просидели до утра. Ушел же я, когда старик начал посапывать в своей колыбели. Картину, конечно же, взял с собой, к тому же, оставил ему свои заработанные за прошлый день тысячу рублей и записку, примерно следующего содержания: “Не на спиртное”. Друг для друга мы так и остались инкогнито: я и не спрашивал его имени, а он и не интересовался моим. Что очень странно, так как уже дома, рассмотрев картину по внимательней я увидел подпись: “Моему сынишке Вове.”. Вот такие ужасы нашего городка. Кстати, картина до сих пор висит у меня, я купил для нее раму. Попугай ее зверски ненавидит, пытается ободрать, а я никак не могу его от этого отучить. Бутылку же я опустошил, но это другая история.

Пионер.