Жизнь замечательных людей

Как я узнал позже, цель нашего визита к давнему товарищу была вовсе не тяга к общению с этим, по правде говоря, достаточно скучным и аморфным человеком. Пионер преследовал материю гораздо важнее, а точнее, более совершенней, чем дружба – любовь. С первых же часов нашего пребывания в К. он искал встречи со своей музой; мы ходили по городу, а он только и делал, что говорил о ней, пока мой живот издавал нечленораздельные звуки и как будто отвечал новоиспеченному Ромео. Остановились ночевать мы тогда в квартире бабушки нашего вышеупомянутого иногороднего друга (которая на тот момент была у своего любовника, не спрашивайте, я не знаю как; сейчас мне промышленный город К. представляется исключительно, как город любви), а сам он, поняв, что Филиппу, как собственно и мне, до него нет никакого дела, оставил нас наедине, а сам, с облегчением, пошел по своим делам. Наш приезд не особо пришелся ему по душе, но в ночлеге он не смог нам отказать. Спасибо ему.

От того, что мне нездоровилось (возможно и из-за первого в жизни опьянения), я достаточно рано уснул, а когда протрезвел (или выздоровел), не обнаружил рядом с собой соседа. Я сразу же ему позвонил, но трубку, по закону жанра, он не взял. Через несколько минут моего шока и полного непонимания, что делать, мне дозвонилась Джульетта с хорошей новостью – страдалец был замечен рядом с ее школой, гордо вырисовывающим на стенах надпись “шлюха”. Да, иногда гроза мудаков сам становился одним из них, но это, почему-то, ему сразу же прощалось. Мне дали адрес, и я сразу же выбежал его искать. Нашел я бедного туриста в парке (если можно было назвать таковым: два клена и один дуб разрезались двумя скамейками, стоявшими друг напротив друга) со скатывающимися с красивых глаз пьяными слезами. Это был уже не Ромео, а страдающий Пьеро. Не сумев нормально поговорить с Мальвиной, мой бедный Филипп пошел сбрасываться с единственной достопримечательности города К – недействующего моста; но проститься с жизнью не получилось, как и залезть на экспонат. Следующим утром мы отправились в родной нам П.

***

Изрядно выпивши, Филипп предложил мне прогуляться по парку, где мы когда-то вместе работали “Озеленителями” (позже с голодухи я вернулся к данной профессии), и я не смог отказать этому только что потерявшему мать человеку, да и было мне по большому счету все равно. Этот парк в рабочее время нас очень сблизил, здесь я попробовал впервые сигарету на перекуре, допил пиво кем-то оставленное на скамейке, в общем, культурно обогатился и окончательно социализировался. Мне был знаком каждый куст этого парка, хоть и проработал я в нем не более, чем месяц. Уже стемнело, мои хорошие знакомые полностью были покрыты белым снегом (должен признать, зима в тот год удалась), повсюду проходили пары то с детьми, то с собаками; в общем, повсюду кипела жизнь. Мне даже стало как-то неуютно от осознания этого факта. Еще какой-нибудь месяц назад среди этих людей можно было увидеть мать Филиппа, которой сейчас уже нет с нами. Эфемерность бытия в этом парке представала во всей красе. Сколько из этих людей, самоуверенно верующих в свою неприкосновенность, с улыбкой идущих по слабо освещенным дорогам парка, сегодня так и не доберутся до дома? Скольких в ближайший месяц скосит спящая болезнь? Сколько из них только познает трагедию, переступив порог дома. Сколько из них всего лишь плод моего воображения? Но тогда было не до этих мыслей, ибо из мира реального, мы перенеслись в мир наших воспоминаний, который эгоистично забрал себе право на меланхолию. Мы проходили мимо отделения почты, детской площадки, мимо многочисленных скамеек; с каждым из этих мест были связаны истории, которые хотелось вспоминать несмотря на то, что приятными они особо не были. Например, почта в которой мы укрывались от дождя, промокшие до нитки, являла собой историю истинного в моих глазах предательства: я рассчитывал, что после работы смогу переночевать у Филиппа, так как ехать в мокрых вещах в центр мне не хотелось; но не тут-то было! Он меня выдворил за дверь, одев в вещи своего покойного отца, под предлогом того, что ночевать у него будет девушка (в летние дни он жил один, так как мать уезжала на дачу), с которой мы вместе работали, а не я. Я уже упоминал, что иногда он был редкостным мудаком, но я его всегда прощал, и на следующий день явился в парк в больше меня на N размеров шмотках, а белокурый Дон Жуан отвечал мне выставленными на показ засосами на шее. С детской площадкой связана история, в ходе которой Филипп получил первое свое сильное впечатление в жизни – привод в участок. Изрядно напившись с одноклассником, они пошли искать третьего, который на вечеринку опоздал; сила притяжения одержала вверх, за ней дал о себе знать и вестибулярный аппарат. Бабушки, которые выгуливали своих стареньких собачек, не выдержали такого зрелища и вызвали полицию. Все это случилось на этой детской площадке.