Жизнь замечательных людей

Мы присели на лавочку в глуби парка. Алкоголь окончательно ударил в голову Филиппу, и он разговорился. Рассказы касались последних 7 лет его жизни; раньше же разговоры были либо о матери, либо обо мне, о своем же состоянии он не сказал ни слова. Из речи я понял, что за столько лет нашей разлуки, состояние Филиппа стало еще хуже, чем в момент нашего расставания: смерть матери он застал совсем немногим позже, чем вышел из психиатрической больницы, в которую загремел уже 4-й раз.

***

Прошел год с нашей поездки, и Пионер начал сильно меняться. Мы тогда учились в 10-м классе, и во второй половине того учебного года, растущие организмы очень сильно захотели почувствовать себя взрослыми. Быть взрослыми в их глазах – повторять за отцами. Филиппу не повезло, что своего он и не знал толком, а у одноклассника, к которому его так манило, родитель либо когда-то торчал и слез, либо продолжал ни капли не стесняясь своего чада (сейчас уже сложно восстановить). И легким движением руки, мой хороший друг начал превращаться в рудимент. Для общества он становился торчком неспособным отдавать кредит (в который он по незнанию вляпался при рождении) путем работы на него в течении долгих лет жизни, а для меня он становился тенью – эхом своей былой славы; постепенно его тело начало растворяться и в этом человеке я видел не того самого Пионера, а лишь воспоминания, которые нас с ним связывали. Зависимость, хоть и не появилась на пустом месте, заявила о себе не сразу, знакомство с наркотиками Филипп начал с легких. Меня, конечно напрягало новое увлечение моего друга, но я был не в силах его осуждать, так как сам в столь юном возрасте не стеснялся алкоголя, к тому же, в накуренном Пионере я не видел ничего страшного, ужас начался немного позже.

На любовном фронте у столь юного взрослого, после летнего рабочего романа, мало что складывалось, и он снова начал ухлестывать за Л.-областной Мальвиной, которая в свою очень почти сразу вернула себе статус Джульетты. Чтобы не продолжать и без того затянувшуюся шутку, наконец-то представлю эту бедную девочку по имени: давайте будем называть ее Марией.

Должен, к тому же, признаться, что упустил одну немаловажную деталь, когда давал скудную, в силу своей ограниченности и бездарности, характеристику Пионеру, поэтому дам ее сейчас: как человек (в то время) он был сильно увлекаемым, золотая голова я бы даже сказал, и поэтому если что-то начинало его интересовать, то он погружался в это с головой и с должным усердием. Наркотики, к сожалению, его увлекли. Он начал читать тонны информации в интернете: виды, эффект, дозировки, сленг, и т. д. и т. п. – в результате наткнулся на препарат, название которого, по понятным причинам, называть я не буду. Эффект ему понравился, при передозировке можно было увидеть мультики наяву. Сеанс не заставил себя долго ждать. Мультипликация действительно доставляла массу удовольствий юному аптечному ковбою, но вот Мария его действий не одобрила. Между ними все росло напряжение; надпись со стены школы никуда не делась, а Филипп в общении становился все менее сдержанным. К тому же расстояние между городами давало о себе знать: возможности видеть любимого человека и говорить ему слова, что срываются с уст, а не с холодным расчетом набираются на клавиатуре, увы были недоступны влюбленным – зато в свободном доступе над ними нависли ревность и злость к друг другу. Филипп все чаще стал убегать в мир, который напоминал ему творения студии Уолта Диснея, и его, не без того расшатанная психика, с каждым приемом таблеток становилась все хуже. В одном из трипов он нашел выход из всех его проблем, решив завершить начатое на недействующем мосту, единственной достопримечательности К. План был до жути прост: надо было всего лишь пойти на открытую крышу, вызвать передоз таблетками и, ничего не понимая, сигануть вниз. Я, естественно, его отговаривал, на что он, улыбнувшись, говорил примерно следующее: “Ничего, когда-нибудь напишешь обо мне, о простом парне” (сбылось). И одной ночью, настрочив своей возлюбленной огромное посмертное письмо, он принял на крыше дозу таблеток несколько больше, чем обычно и попытался шагнуть в вечность. Но инстинкт самосохранения сказал нет.  Его спустили знакомые, которым Маша писала, увидев адресованное ей письмо счастья, благо открытая крыша в районе была одна, а без пяти минут герою хватило тщеславия описать акт самопожертвования в сообщении, так что найти его не доставляло труда.